Костер уже горит. Детей приводят и приносят, устраивают в тепле. Иржи прав, хорошее кочевье. Я научилась сравнивать, есть опыт. Как относятся к детям — надежный признак. Здесь малышня сытая, в теплой обуви и незашуганная. Хотя кочевье зимует у опушки, вообще-то оно южное. Это видно по смуглости кожи большинства малышей, по узковатым темным глазам.

Сходство детей — самый верный знак того, что кочевье благополучно не первое поколение, что живут в нем семьями постоянно.

— Иржи, туда. Кузя, сюда. Маня, Ваня… ага, можете вцепиться.

Я немного боюсь без причины оставаться рядом с Маней и Ваней. Мы втроем резонируем и делаемся едины. Это не изменилось, мы все знаем свою общность и все относимся к ней серьёзно. Как теперь. Дышим вместе, щуримся и шевелимся, привыкая быть целостностью. Маня любит кусать меня за руку: она умеет видеть моими глазами и ей это — сама большая радость…

— Давным-давно, — начала я напевно и негромко, прогнав мысли, которые мои, а не общие, — жил-был мальчик в темном лесу. Он был тонкий, как весенний росток. И он тянулся… так тянулся к незримому свету, что однажды оторвался от корней рода.

— Й-йяа-ах… — выдохнул Кузя.

Намотал мне хвост на голову и лег. Бережно прикусил короткий хвостик Мани. За зиму он отрос на две ладони. Я думала, дело пойдет быстрее, но вылечить и вырастить хвост — та еще морока. Ладно, не отвлекаюсь. Мне надо войти в лес и увидеть мальчика. Пока получается кое-как. Мешает то, что мальчик вырос и сидит напротив. Рыжий, лохматый. Зеленовато-бледный — он отчаянно вымотался, но из последних сил врет, что с ним все в порядке. То ли еще будет. Ему теперь через всю сказку пешком, иначе никак.

Мне, чтобы провести его, придется душу вывернуть, не жалуясь на боль. И ему не проще держать свою душу нараспашку и мириться с тем, что в ней копаются.

Я охрипла и задохнулась, пока мальчик покинул лес и вышел в степь. Голова кружилась, глаза стали не мои, Маня ими смотрела и совсем меня оттерла от этого навыка. Я ослепла. Но так я лучше видела Иржи, совсем молодого и еще здорового. Он шел и отдавал каждому встречному зернышко света души. Люди прятали эти зерна в карман, заворачивали в тряпицу и держали за пазухой, истирали в пыль и съедали, бросали в костер… Мальчик делался прозрачным и слабым, но все равно отдавал. Такое уж у него умение, врожденное. Такая судьба, злая и трудная — сказали бы люди, знай они правду целиком.

Манечка слушала плотнее всех, подвывала от избытка чувств. Кузя молча сопел. Ванечка ыкал и стучал кулачком по колену Шварца, требуя помочь ребенку в сказке.