Я позвонил Джейсону и поведал ему о случившемся.

– Ого, – прокомментировал он. – Если верить слухам, Эд сейчас еще хуже прежнего. Не самая приятная компания. Давай-ка поосторожнее.

– Я не планировал к нему ехать.

– Безусловно, ты не обязан, но… Быть может, и стоит с ним встретиться.

– Нет уж, спасибо. Хватит с меня игр по его правилам, надоело оставаться в дураках.

– Просто лучше бы нам знать, что у него на уме.

– То есть ты хочешь, чтобы я с ним встретился?

– Только если тебя это устраивает.

– Что-что? Устраивает?

– Ясное дело, решение за тобой.

Короче, я сел за руль, послушно выехал на шоссе и помчался мимо праздничного убранства (назавтра было четвертое июля, День независимости) и уличных торговцев флагами (продавали из-под полы, без лицензии, и готовы были в любой момент прыгнуть в обшарпанные пикапы и свинтить куда подальше). Про себя я репетировал, как получше послать И Ди Лоутона ко всем чертям, вложив в слова все, что накопилось за долгие годы. Когда я подъехал к «Хилтону», солнце затерялось за крышами. Часы в фойе показывали тридцать пять минут девятого.

И Ди сидел на диване неподалеку от барной стойки и целенаправленно надирался. Казалось, он удивился моему появлению. Встал, схватил меня за руку и усадил на виниловую скамеечку напротив своего дивана.

– Выпьешь?

– Не успею. Я ненадолго.

– Выпей, Тайлер. Хоть настроение себе поднимешь.

– Вы, как вижу, себе уже подняли. Просто скажите, что вам нужно, Эд.

– Когда мое имя звучит как оскорбление, я сразу вижу, что человек сердится. Ты чего такой злой? Из-за подружки и доктора? Как там его, Мальмштейн? Чтоб ты знал, это не я устроил. Я даже отмашку не давал. Подручные переусердствовали, сделали все от моего имени. Просто чтоб ты знал.

– Дрянное оправдание дерьмовому поступку.

– Ну наверное. Виновен по всем пунктам. Извиняюсь. Ну что, можно сменить тему?

В тот момент у меня была возможность уйти. Остался я, пожалуй, потому, что Лоутона окутывала аура тревоги и отчаяния. Он по-прежнему умел изобразить беспардонное высокомерие, столь обожаемое членами его семьи, но больше не был уверен в себе. В паузах между словоизвержениями он не находил места своим рукам. Теребил подбородок, приглаживал волосы, складывал и раскладывал салфетку. Последняя пауза затянулась на половину второго стакана (из выпитых в моем присутствии; для него этот стакан явно не был вторым). Мимо нашего столика проплыла официантка, бросив на И Ди веселый и даже фамильярный взгляд.