Наверху меня ожидало еще больше статуй, стоящих бесконечными резными рядами. В Лораэле были сотни мелких святых, по одному на каждого связанного духа; я не знала всех их имен даже спустя семь лет послушничества. Пробираясь мимо, я посылала им молчаливые извинения, когда наступала ботинками на их головы и руки.

Вдоль ближайшей крыши, соединенной рядом парящих контрфорсов[4] с более высокой стеной над ней, высились гротескные изображения духов. Я ухватилась за водосточный желоб в форме Утопшего, чей оскаленный рот извергал воду во время дождя, и перегнулась через край.

От свинцовой крыши, прогретой солнцем за день, по-прежнему исходило тепло. Я глубоко вдохнула ночной воздух. Даже отсюда, сверху, ощущался слабый запах благовоний процессии. Над головой холодно сияли звезды, а далеко внизу торжественное шествие, переливающееся множеством свечей, походило на длинную ленту света, извивающуюся по улицам.

– Сюда, – подсказал Восставший.

Я пробиралась в указанном направлении на четвереньках до тех пор, пока не достигла дорожки, простирающейся за контрфорсами. Здесь мне уже не было видно процессии, обзор заслоняло нагромождение скатов крыш. Ветер стонал в темноте, проносясь сквозь множественные резные лики святых и духов. Я заметила, что Восставший задрожал, и двинулась чуть быстрее.

Дверь, к которой он меня подталкивал, оказалась не заперта. Она легко открылась на узкую, пыльную лестницу, которая, как я догадывалась, использовалась для доступа на крышу при ремонте. Стоило мне закрыть ее за собой, отгораживаясь от ветра и слабого света луны, мое сердце забилось быстрее. Я опрометью бросилась вниз, оказавшись в зале, освещаемом сквозь единственное круглое окно. Стены зала оказались увешаны старыми картинами с изображением мрачных священнослужителей, чьи сокрытые в тени глаза, казалось, осуждали меня, скорчившуюся на коленях и переводящую дыхание.

Хотелось спросить Восставшего, как он мог бояться темноты, если его органы чувств позволяли ему видеть сквозь стены, но я сомневалась, что дух был бы рад такому вопросу. Насколько могла судить, он обиделся на меня за то, что я вообще узнала его секрет.

– Я ощущаю здесь лишь одного человека с реликвией, – заметил он, как только я выпрямилась, выбросив все подобные вопросы из головы.

– Наверное, это ризничий, – предположила я.

В его обязанности входило присматривать за ценностями собора в отсутствие всех остальных.

В конце коридора была еще одна дверь. На этот раз я вышла к высокой мраморной галерее, с которой открывался вид на окутанный мраком неф. Здесь не было ламп, но огромные окна отбрасывали рассеянные лучи лунного света на коллекцию святынь, выложенных в витрине.