Коста высовывался наружу из под укрытия и подставлял голову под дождь, чтоб хоть немного прийти в себя.

И — проигрывал, проигрывал сам себе, сползая в бездну ярости, отчаяния, и — ненависти. Как будто он висел на краю обрыва, держась лишь кончиками пальцев, руки соскальзывали со скалы, и под ним — далеко внизу — штормящее Северное море, бурунами набегающее на берег…и он сорвется… сорвется, если даст волю ярости.

Нельзя. Нельзя. Нельзя. Контроль.

Он расцарапал грудь до крови, чтобы избавиться от внутреннего жара, который душил внутри, клокотал в горле, и стучал алым наббатом в висках.

Мастер говорил — ждать. Мастер говорил — терпеть. Терпеть сжав зубы, и когда ему исполнится шестнадцать зим, “дурная кровь отступит”. Нельзя давать волю гневу, нельзя давать волю ярости, нельзя, чтобы мир вокруг становился красным. Мастер говорил — или ты победишь “дурную кровь” или “дурная кровь” победит тебя.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Мастер говорил — если “дурная кровь” возьмет верх — это уничтожит его — рассудок, и когда он очнется, то уже не будет прежним. Преступивший черту раз не сможет удержаться и будет проигрывать в битве самому себе снова и снова.

Я сильнее. Сильнее. Сильнее.

Шептал Коста в бреду, зажмуривая глаза.

Я не моя кровь. Я — сильнее.

Мастер говорил — гнев обращенный наружу убивает других. Но гнев, обращенный внутрь — убивает тебя. Если не выпустить ярость, она обращается вовнутрь. И начинает пожирать.