— Щенок умер, нашли жетон, — доложил один из слуг, одетый в легкий серый халат без клановых знаков, и протянул с поклоном, платок Старшему. — Сгорел во время пожара в приюте.

— Что он делал в приюте? — Садхэ развернул тонкую ткань и поднял на свет за цепочку кончиками пальцев.

— Может загребли…Распоряжения не отменяли — патрульные с улиц всех неучтенных бродяг подходящего возраста, которых ловят, тащат в приют… Тащили, — поправился слуга.

— Ах, Немес ашес, — Садхэ грязно выругался и бросил жетон на стол. И тщательно вытер руки салфеткой от сажи — белоснежная ткань почернела разводами. — Видит свет, как не вовремя… как не вовремя…Что я должен доложить Главе? Что?!!

Правду? — слуга благоразумно промолчал, немного пожав плечами.

— Чья была идея сжечь приют? Чья? — Садхэ развернулся к слуге — рукава взметнулись.

— Виноват, господин… виновен, — склонился слуга низко, хотя они оба знали, без чьего одобрения он не сделал бы и шагу.

***

Пригород, скалистая часть побережья, бухта

— У меня убили наставника.

— Но он был же?

— Убили, — повторил Коста, набычившись.

— Но был же, — возразил рыжий мальчишка… — У тебя ничего нет — у меня ничего нет. Ты не знаешь, что будешь есть завтра, — он погладил живот, — я не знаю, что буду есть завтра. Ты остался один — и я остался один. Разница только в одном — у тебя был наставник! Настоящий, живой, свой — десять зим, у меня — не было ничего, кроме приюта. Так кто из нас должен ныть?