— За что меня в карцер? — Возмутился Пятый, всплеснув руками. — Я не виноват! Это ты…

Коста молчал, изучая лицо Пятерки.

Он мог бы сказать, что это Пятый виноват в том, что случилось в столовой. Потому что публичное унижение всегда требует публичного ответа. Он сам отказал бы Девятому толстяку тихо, отказал бы так же, как четверым до него. Это Пятый привлек к ним внимание всех во дворе. Это Пятый раз за разом делает его мишенью, чтобы все старались держаться подальше не только от него самого, но от Шестнадцатого.

Но этого он не скажет.

— Потому что «двойка» или «тройка» значит делить все — в сытости и голоде, на нижней строчке рейтинга и на верхней, в богатстве и бедности. Делить все поровну — и успехи и неудачи, — Коста вздохнул. — Так учил меня мастер. Груз, разделенный на двоих, становится легче нести…

— Твой мастер был философом почище Второго наставника Сейши, — попытался криво улыбнуться Пятый.

***

Тряпку Пятый подобрал только после того, как за Шестнадцатым закрылась дверь. Подбросил в воздух, поймал, подбросил ещё раз и с широкой радостной искренней улыбкой, подпрыгнул вверх.

«Двойка!»

«У него будет двойка!»

Да, это не отменяло необходимости дополнительных проверок, но… двойка! У него будет двойка!

Когда первый порыв радости схлынул, Пятый пнул ведро. Раз, два, три. Устало и зло, вспоминая, что сказал Шестнадцатый — «делить все поровну, разделить груз на двоих». Он уже пробовал — делить. И прекрасно помнил, что из этого вышло. Его груз слишком тяжел, чтобы тащить за собой остальных.

«Двойка».

Он — откажется. Завтра. Да — откажется. Он уже делал это — нужно много декад, чтобы тебе начали доверять, приоткрылись и… достаточно всего мгновения, чтобы это доверие разрушить. Разрушать он умеет, в этом ему нет равных.

Пятый подхватил тряпку и поплелся на выход, тоскливо волочя ведро за собой.

***

Утреннее построение, тренировочный плац