Лайлап подошёл и по-телячьи ткнулся мордой ей в плечо. Ева заметила на нём ошейник. Снаружи он пылал синим, внутри же угадывалась чернота.

– Ошейник покорности! Я же говорил, что слушаться Пламмеля его заставляет ошейник! Жуткая вещь! А ведь Лайлап ещё сопротивляется! На меня рычит, на тебя! Вот силища у пса! – воскликнул Филат.

Ева хотела сорвать ошейник, но стоило ей его коснуться, как её охватило желание подчиняться всякому, кто будет ею повелевать. Если бы Филат приказал ей сейчас бегать и кричать «хрю-хрю», Ева так и сделала бы – только чтобы он её похвалил. И он прекрасно это понял, но пользоваться случаем не стал.

– Хорошая девочка! Хорошая Дедяточка! – посмеиваясь, одобрил он. – Но не надо трогать ошейник, да ещё и пальцы под него подсовывать! Ты сама на магию напарываешься! Вот за поводок держать можно!

Ева это понимала, но ошейник отпустить не могла. Команды не было.

– А… ясно!.. Разожми пальцы! Отдёрни руку! Хорошая! Хорошая девочка! – похвалил Филат.

Ева радостно повиновалась – отдёрнула руку и отпустила ошейник.

– Снимать пока не будем! Позднее, когда будет ясно, что пёс ни на кого не бросится! – Филат осторожно качнул стул, и они вышли, выводя с собой Лайлапа.

Снаружи Настасья и Бермята продолжали обследовать комнату. На глазах у Евы Бермята с усилием качнул тяжёлый комод. Комната вздрогнула. На полу проступила громоздкая фигура Осьмиглаза. Его голова лежала на коленях у крылатой женщины с орлиными лапами. Стожар застыл и уставился на них. Еву напугало выражение его лица.

– Эти вышли. А где… – начал стожар и вдруг как-то сразу потух. – Плевать! Я знал, что так будет… Кому угодно – только не мне!

Малыш Груня умел определять настроение хозяина. Не разумом, которым протоплазмии не блещут, а как-то иначе. Гибкий палец его, мягкий, текучий, лишённый костей, вытянулся и коснулся пульса стожара, выпивая дурное настроение. А что? Настроение – это психическая энергия и вполне себе съедобна.

Ева подбежала к Осьмиглазу и Окипете. Крылья молодой гарпии, прежде резкие и непокорные, обмякли, сгладились и походили теперь на стекающий с плеч плащ. Но всё же это была Окипета, измученная, но живая. А вот на Осьмиглаза глядеть было жутко. Правое бедро повреждено. Грудь смята. Из ран медленно вытекало нечто напоминающее лаву. На щеках и на лбу проступали мелкие колючие камни.

Стожар смотрел на Осьмиглаза с неуловимой смесью жалости и досады.

– Человек бы умер от таких ран! – негромко произнёс он.

Услышав его голос, Осьмиглаз открыл левый глаз. Правый он открыть бы не смог при всём желании – тот был отколот вместе с частью скулы. Длинный рот тролля, крошивший камни и питавшийся ими, распахнулся.