И будет хватать.

Всегда.

Он наследник Бестужевых. А я… кто я? Незаконнорожденная дочь незаконнорожденного потомка Петра? Это даже не смешно.

Но тьма не соглашается. Она еще не едина, и единой не станет, ибо тьма, в отличие от людей, не способна утратить индивидуальности.

— Но мне нужна была лишь ты… и это тьма.

Хорошее объяснение.

Правильное.

— Она… получается…

— Есть разные теории. Но теории пишут большей частью те, кто мало что понимает в практике, — когда он улыбается, тьма меняет голос. И мне нравится это. И я готова улыбаться в ответ. — На деле отец говорил, что мы сродни оборотням, если встретим того, кто нам предназначен, станем много сильнее.

Тьма соглашается.

Это правильно. Двое всегда сильней одного. А нас не двое, нас четверо. Если и тьму считать.

— Он говорил, что маму выбрала именно она, что… она не совсем, чтобы разумна, но имеет свою волю. И мне это казалось преувеличением, но теперь… — мой некромант раскрыл ладонь, и тьма распустилась на нем черным лотосом. — Теперь я, кажется, начинаю понимать.

Я тоже.

А на моей ладони лежал камень. Этот камень был большим. И угольно-черным. Здесь. В мире тьмы. Но здесь все было в черно-белых тонах, поэтому я не удивилась.

— И что нам делать теперь? — я сжала руку некроманта.

— Возвращаться, — ответил он.

И мы вернулись.

Мир за время нашего отсутствия ничуть не изменился. Разве что ночь сделалась более прозрачной, а бочаг опустел. На дне его поблескивала вода, но проверять, сколько её там, совершенно не хотелось.

Я сделала вдох, и ночной горячий воздух опалил легкие. Я закашлялась и, наверное, упала бы, если бы не некромант, перехвативший внезапно ослабевшее тело.

— Дыши, — велел он. — К этому привыкнуть надо.