Красноцветов, который точно не хотел ближе к алтарю. Чуял его, пусть и спящего.

Ксения.

Автоматчик… отвернувшийся в другую сторону. Что ж, пусть так. Спасибо.

Инга все-таки добралась до края тел, именно затем, чтобы увидеть.

Эта часть зала будто возвышалась над другой. Пять ступеней всего, а будто путь на отвесную стену обрыва.

Над обрывом клубится сила. Темная. Растревоженная. Будто рой подняли. Инге жутко от того, что она видит. Но только она? Остальные чувствуют.

Люди.

И ежатся. И…

Кого-то подняли, потащили к алтарному камню, что пил горячий свет факелов. Положили. Растянули. И барабаны застучали быстрее, нервозней.

Мамочки…

Беломир отключился.

В какой-то момент. Правда, не сказать, чтобы надолго. Когда он пришел в себя, то понял, что жив. И совсем даже не обрадовался. Ныли ребра. И почки, кажется, тоже отбили. И все тело по ощущениям было чужим, переломанным. Но руки шевелились. Ноги тоже.

Достаточно.

Его вздернули.

Потащили. Кинули спиной на камень. Он хотел было сказать, что действовать надо мягче, но потом подумал, что не стоит. Все одно уже недолго осталось.

Руки захлестнули цепи, что характерно, тоже новые, блестящие. Непользованные. Но крепкие. Он подергал одну так, порядка ради, ибо приличной жертве положено вырываться и взывать о помощи.

На худой конец — о справедливости.

— Ишь ты, — восхитился кто-то. — Крепкий мужик.

— Отходите, — велели ему, и над головой Беломира возникла тень. Он голову и задрал, решив, что теперь можно, на алтаре бить не должны, как-то оно неуважительно по отношению к тому, кому жертву приносят. Тень превратилась в знакомого типа.

Как его… Синюхин.