Не только кровь.

Дышать стало тяжко, будто каменная плита упала на грудь. Но тяжесть будто исчезла. И жрица тихо произнесла:

— Верь нам.

Верит.

В конце концов, что еще делать остается? Цепи разорвать и в бой? С цепями Беломир справится. Силу свою он чуял, как и то, что рано…

Для чего?

Она же завела песню. И на сей раз слова ложились древним узором, восхваляя ту, что некогда ступила на эти земли, обагрив их кровью.

Она не сама пришла. Её привезли люди.

Когда?

Давно. Пусть не на заре мира, но во времена столь далекие, что и песен о них не осталось. Те люди бежали. Но и в беге этом не забывали о той, которая была им…

Богиней?

И матерью. Кровь от крови. Слово от слова. Сила от силы.

Взлетели тонкие руки, сжимая узкую полосу клинка. А ведь красиво. Настолько красиво, что глаз не отвесть. Беломир и не отводит. Умирать не страшно. Он знает. Он уже пробовал. Жалко только… не себя. Сестрицу. Загорюет. И племяшки.

Отец опять же.

Он, конечно, та еще сволочь, но ведь отец. И…

Клинок вонзился в грудь. Сделанный из черного камня, того, который плавили в первородном огне драконы, он был тонок и остр.

Кто-то выдохнул. Кто-то, кажется, всхлипнул. Зря. Умирать не страшно. Страшно бросать их вот так… кто защитит? И жрицу тоже. Молоденькая совсем. Клятву опять же дала. Понять можно. Гражданская. Кто бы не дал? Кто бы выбрал не своих близких, а какого-то сомнительного…

А она стоит, улыбается.

И кровь еще кипит в груди. Но не больно почему-то. Совершенно не больно. Только цепи мешают. Беломир их и стряхнул. Чтобы Бестужевы да в цепях умирали? Не бывать такому.

Он выпустил силу. И проклятое железо разлетелось на осколки.