– Как это понимать? – Макс взглянул на него, собираясь встать, но дернувшиеся вверх усы, слегка показавшиеся клыки и предупреждающее рычание заставили его передумать.

– Ему нужны извинения. – Мортен развел руками. – Я ума не приложу, почему именно от вас двоих и почему бы ему просто не накатать бумагу на хранителя, пытавшегося его застрелить, но, раз есть возможность избежать наказания, думаю, стоит согласиться и встретиться с ним.

– Папаша наш решил поиздеваться перед заключением? – сказал Макс, контролируя громкость собственного голоса под пристальным взглядом наполненных свежей кровью глаз. – Сейчас-то застрелить его уже не получится. Он должен извиняться, а не мы.

– Почему ты мне сразу не сказал? – спросил Мортен, и его усталый вид стал понимающим, хотя и не смягчился.

– А ты взял бы меня на склад, если бы знал?

– Обоих бы запер, – старший хранитель указал пальцем вниз.

– Я бы поболтал с ним, – поразмыслив, согласился Дэн и повернулся к Максу, мысленно произнося: – Стесненные условия в шаге от заключения и смерти. Ради этого волшебного мгновения я извинюсь за нас двоих.

– Я не собираюсь унижаться перед ним, – только и сказал Макс, а потом львиная пасть широко открылась, и огромная морда дернулась вперед, исторгая громкое рычание. От неожиданности синий доспех вспыхнул на нем, а он сам сел на пол.

– Похоже, что за тебя уже все решено, – голос Дэна прозвучал с такой же непоколебимой уверенностью, какая присуща львиному реву.

Их привели в одну из комнат для допросов и оставили втроем, позволив установить звуковой барьер. Виктор был связан цепью так, что она сквозь мятую белую рубашку врезалась в кожу и сводила плечи вперед, отчего он горбился даже сильнее, чем от старости. Он словно хирел на глазах, пожираемый какой-то злой заразой. Грубое, осунувшееся лицо покрывала черная щетина, а светло-серые глаза от избытка влаги ярко блестели, точно ониксы, оправленные серебром.

Виктор сложил руки на мраморный стол. Звенья цепи звоном первыми прервали тишину, и он заговорил низким голосом:

– Я чувствую себя глубоко оскорбленным. Мои сыновья пытались меня убить, – он посмотрел на Макса, а потом его серебряные глаза с острым блеском метнулись к Дэну, – называли мразью.

– О, я искренне прошу простить мое никчемное воспитание, – позлорадствовал брат, который быстро уловил настроение Виктора. – Я с удовольствием готов извиняться даже авансом.

– Ты сам нарывался на пулю, – произнес Макс, который не сел за стол, в отличие от брата.