Внимательно осмотрев всю площадь, выходящие на нее улицы, какие-то плохо сохранившиеся скульптуры и еще много-много всего, что подмечал его опытный глаз, Димитрий так же осторожно отступил обратно, под надежное укрытие нависающих над узкой боковой улицей стен, и только тогда позволил себе перевести дух.

Случилось примерно то, чего он боялся с самого первого дня похода и о чем так старался не думать последние недели, пока они еле-еле тащились через всю Францию, нагруженные ранеными, одним из которых был и он сам. Ему понадобилось шесть дней, чтобы отважиться забраться в седло без риска вывалиться из него на ходу. Остальным пережившим побоище в поселении дикарей повезло еще меньше. Двоим вдруг стало хуже в той деревушке, где они пытались прийти в себя и где расстались с Ричардом и Мелони, их раны, которые казались уже неопасными, воспалились, да так серьезно, что их даже пришлось привязать к седлам и поочередно поддерживать на ходу тем, кто был в лучшем состоянии. В итоге после трех дней такого мучительного пути Тревор, один из этих бедняг, все-таки вывалился из седла, потеряв сознание, и умер, так больше и не очнувшись. Димитрий сам порой ощущал себя скорее мертвым, чем живым, но он понимал, что чем дольше они ждут, надеясь на то, что раны затянутся, тем безнадежнее на самом деле становится их положение. Такой маленький и потрепанный отряд, как у них, посреди Пустоши практически обречен, и их единственный шанс – это двигаться вперед и надеяться, что мистическая цель их путешествия каким-то образом поможет разрешить совершенно нерешаемый вопрос возвращения назад в Анклавы.

И они двигались, несмотря на все сложности и тяготы, медленно, но верно ползли туда, где много месяцев назад странный молодой человек, появившийся неизвестно откуда у Стен Витне, видел место рождения Потока. Ну или по крайней мере он так говорил, а они, по причинам, которые до сих пор для Димитрия оставались непонятными, верили ему. Сейчас, спустя столько времени, пройдя через столько всего бок о бок с Уинстоном, Димитрий уже не сомневался ни в его словах, ни в мотивах. Пыл, с которым он старался помогать людям, даже тем, кого едва знал, и тем, кто, если разобраться, этой помощи и не заслуживал, был неподдельным и искренним. То, что он проделал путь через половину мира, чтобы найти людей и рассказать им о своем открытии (ценности которого он, по мнению Димитрия, так и не понял до конца), говорило само за себя. Но это все было сейчас, однако почему же Джозеф и Ричард поверили ему тогда? Димитрий не первый раз мысленно возвращался к этому вопросу, и, если отбросить все досужие размышления, у него был только один ответ. Они не верили Уинстону, но они хотели, чтобы то, что он говорил, было правдой, и уцепились за этот шанс, потому что были готовы на что угодно, лишь бы изменить Анклавы и сделать их такими, какие они, по их мнению, должны быть. Много ли в их мотивах было благородства? И было ли оно вообще? Даже если честолюбие служит людям, оно все равно остается честолюбием. И главный вопрос в том, как далеко Джозеф и его сторонники готовы зайти, чтобы достичь своих целей.