Он присел на скамейку и пожалел, что бросил курить, когда кончилась единственная пачка, купленная еще до ухода в запой.

Возле четвертого подъезда наблюдалось движение – несколько человек что-то обсуждали с грустными лицами. Тальберг не стал подходить и выяснять. Он не интересовался новостями и, если бы вдруг началась война, он узнал бы ней последним.

Наконец, от перешептывающейся кучки отделилась тень и нетвердым шагом направилась к Тальбергу. Вскоре она приблизилась достаточно, чтобы распознать в ней Пепла, чьи красные уши умудрялись светиться даже в полной темноте.

– Привет! – икнул он и снял кепку в приветствии.

– Что там случилось?

– Дак, это же, того… – Василий шумно втянул воздух. – Похоронили.

– Кого? – Тальберг напряг память, поименно вспоминая стариков и старушек подходящего возраста, которые могли отойти в мир иной по причине преклонных годов.

– Дак, как его… Антона Павловича.

Какое знакомое сочетание имени и отчества.

– Постой, ему недавно сорок четыре стукнуло! Мы на юбилей еще сбрасывались.

– Да, – подтвердил Пепел. – И умер молодым в расцвете лет и сил. Несчастный случай на работе.

Тальберг совершенно не знал Антона Павловича, и предположений не имел, где он мог работать. Но, видимо, человек был хороший.

Пепел снова икнул, и на прощание поднял кепку.

– Я пошел. Счастливо оставаться!

Тальберг кивнул, а потом вспомнил:

– Слушай, ты мою Лизку не видел?

– Как же, видал, – беззаботно ответил Василий. – Она час назад на машине с Платоном куда-то уехала.

– Вот черт, – Тальберг выдал несколько нецензурных, но очень эмоциональных слов, призванных выражать крайнюю степень негодования. Он даже не задумался, откуда дворовой алкаш знает Платона.

– А-а, ну да. Я как-то не подумал, – Пепел спохватился, не сболтнул ли он лишнего, за что можно позже поплатиться. – Я пойду.

Тальберг не ответил, глядя в спину уходящего в темноту Василия и раздумывая над тем, где сейчас находится Лизка, но никаких идей не приходило.