— Ну, присаживайтесь… дракон. Не обессудьте, чаю не предложу — самому не дали. Вода вон есть. Не возражаете, если я закурю?

— Возражаю.

— Тогда откройте окно. Не беспокойтесь, не те мои годы, чтоб через форточку от вас удирать.

Судя по звукам, Шорин окно открыл. Оба собеседника молчали.

— А скажите, дракон, — начал Кодан после долгой паузы, — каково это — быть драконом?

— Не знаю. По-другому не пробовал.

— А все-таки? Вы же видите, как живут другие… Сравниваете, оцениваете.

— Ну-у-у-у, — задумчиво протянул Давыд, а потом, словно опомнившись, заговорил твердо и недобро: — Мы здесь не чтоб мою жизнь обсуждать, давайте к делу.

— Скажите, дракон, вы хороший человек? — как ни в чем не бывало продолжил Кодан.

— Хороший. Итак, что вы, Кодан Кирилл Константинович, делали двадцатого марта тысяча девятьсот сорок восьмого года?

— Я, как бы это поточнее выразиться, делал… Делал счастливое будущее для нашей страны и всего мира.

— И каким же образом?

— По классикам марксизма-ленинизма. Обобществление средств производства, так сказать.

— В ваших устах звучит мерзко. По моим сведениям, в этот день вы убили человека. Гражданку Вратареву Наталию Александровну, 1925 года рождения.

— Побочные издержки. Дело-то не в этом.

— А в чем же?

— Как я уже сказал, в том, что средства производства, тем более такие мощные, как Особые способности, должны принадлежать народу, а распоряжаться ими должны не те, кто получил их по случайности рождения, а достойнейшие.

— Пожалуй, вам лучше было бы поговорить с Мануэлем Соломоновичем — он умеет светские беседы вести.

— Боюсь, он не сможет меня понять.

— А я, значит, смогу?