— Ничего вы оба не понимаете. Я без вас обоих не могу. И без мамы. И без Оськи.. Но вы поймите: я настоящий только там. Я там нужен. Я там… — он замычал, подбирая слово, — я там я.
— Рад за тебя, — пожал плечами Моня.
— Ну вот почему вы оба имеете право быть на своем месте, а я должен за это извиняться?
— Да потому что… — Арина вскочила.
— Бесполезно, не поймет, — Моня положил ей руку на плечо, встал и ушел не оглядываясь.
— Вот и нет у тебя больше друга, — констатировала Арина.
— Да остынет — вернется.
— Не вернется. Ты долго пытался его прогнать. На этот раз — получилось.
— Ну вот как мне ему сказать, что Второй — это работа. Дурацкая, кропотливая, неблагодарная. А друг — это навсегда. Что я за него все готов. Не потому, что он мой Второй, а потому что он Моня.
— На что же ты ради него готов, интересно послушать.
— Умереть готов. Ну не знаю, что еще вам надо?
— Да ты за много что умереть готов! За родину — готов, за Цыбина — готов, за меня, если спросят, готов, за зарплату офицерскую — а вполне готов, за звездочку новую на погонах.
Помирать — несложная штука. Один раз — и свободен. А вот жить, жить ты за что готов? Просто — жить. Нормально. Как люди живут. За что? За кого? За Осю, за меня, за себя самого — слабо, да? Два чертовых года, — Арина кричала, плакала, слова вырывались из нее неостановимо, она чувствовала, что готова молотить Давыда кулаками, кусать его, царапать — что угодно, лишь бы услышал, понял.
Шорин то ли обнял, то ли захватил ее — так, что она не могла пошевелить ни рукой ни ногой в бессильной ярости.
— Дура ты! — прорычал он ей в лицо. — Как есть дура дурацкая.
— А ты, а ты… Мерзкая, холодная рептилия, никого не любящая, даже себя! — почти завизжала в ответ Арина. — И я дура, что с тобой связалась!
— Замолчи и слушай, — Шорин поднял голову, крикнул куда-то вдаль: — Монь! И ты подойди. Мне кое-что вам важное сказать надо.
— Но это в последний раз, — раздался ворчливый голос Мони, и сам Моня вышел из-за угла. — Ну тут я, рассказывай давай.
— Ребят, мне честно — с вами хорошо.
Арина с Моней синхронно закатили глаза.