Держать в уме всю карту метро не так-то просто. Но я не зря целый год учил её наизусть.

— Если там была Киевская… Выходит, я сейчас на Кольцевой? Уже неплохо. Остаётся вопрос, куда идти дальше? Где заканчивается маршрут?

Первую мысль, что нужно выбираться на свою домашнюю станцию, я сразу отбросил. Нелогично. Все фигуры в лабиринте Узла стремились в одну точку, в то время как дома у нас у всех были в разных местах.

— Так, прикинем. Я заходил с конца синей ветки. Это левый угол кабинета Вересаевой. А где может находиться выход? Да где угодно. Где-то тоже в её кабинете. А где находится её кабинет?

Простота решения заставила меня захохотать. Развернувшись, я почти бегом направился в обратную сторону, к недавно пройденному перекрёстку. Если мои расчеты верны, эта развилка в Узле соответствовала станции Октябрьской на схеме метро. Отсюда до Проспекта мира ближе, чем если продолжать топать по Кольцевой. Четыре перегона против шести.

Через полсотни шагов дорогу перегородил большой серый сталагмит. Раньше его тут не было, нарос буквально за несколько минут и продолжал увеличиваться, превращаясь в стену. Но теперь мой воодушевлённый разум работал быстро и чётко, нужные решения приходили сами собой. Как там сказала Вересаева, только тот пройдёт, кто умеет прокладывать пути? Ну вот вам путь!

Я вынул бесцветный нож и ткнул в дымящуюся преграду. Сталагмит не успел окраситься в радужные цвета, как всё вокруг. Взорвался сотнями вихрей серого дыма и растаял, открывая проход. Сразу за ним ярко-коричневый пол дороги пересекала жизнерадостная оранжевая полоса, доказательство моей правоты и верной памяти.

Станции-перекрёстки мелькали перед глазами, словно я летел через Узел со скоростью паука-зацепера. Новокузнецкая, Третьяковская, Тургеневская. Миновав Сухаревскую, я увидел, наконец, Сфинкса.

Он стоял спиной к выходу на Проспект мира и бился с обоими Хвостами разом. Они всё же сумели добраться сюда раньше меня. Бой шёл уже давно, на стенах во многих местах зияли дыры, стекло пола было где оплавлено, а где растрескано. Под ногами дерущихся хрустели обломки неопознаваемого механизма, раньше служившего Хвостам в качестве оружия. Дубинка из чистого золота, составлявшая вооружение Сфинкса, тоже валялась на полу, рассечённая надвое, причём вдоль.

Сам Сфинкс стоял в узком проходе, припав на одно колено, и наотмашь полосовал когтями воздух, реагируя на малейшее движение тумана, то и дело высекая из пустоты капли крови. Он и сам был весь в ссадинах, через весь лысый череп пролегала глубокая борозда.