– Я не должен этого допустить, я не могу! Не могу снова!..

– Стеф! – Я встряхнул его.

– Я должен спасти ее!

– Ты не смог!

И только теперь он перевел на меня взгляд – недоумевающий, поникший.

– Ты убежал, – процедил я сквозь зубы. – Ты не спас ее. Она умерла. Много лет назад. Стеф, ты не сможешь ее вернуть или исправить того, что сделал. Это прошлое, воспоминания. Живи с ними.

Водолея пробрала дрожь. Он пошатнулся, едва не рухнув наземь, и отчужденно уставился на брызги чьей-то крови, залившей его рубашку.

– Я должен был. Черт подери, я был обязан! – Стеф судорожно выдохнул и схватился за голову. – Что я за ничтожество?! Мне так страшно, черт, я… я не хочу идти дальше. Я не хочу видеть того, что будет в самом конце!

– Ты должен! – надавил я, чувствуя себя при этом последней скотиной. – Возьми себя в руки и иди! Иначе мы здесь застрянем. Но я буду с тобой. Все это время, пока ты не дойдешь до конца.

Он в смятении поднял голову.

– Нельзя такое преодолевать в одиночку, – уверенно сказал я ему. – Кто-то должен быть рядом, чтобы помочь переступить через страх.

Стефан не сразу взял себя в руки. Но когда он собрался, время потекло дальше, и протектор вновь стал заложником воспоминания. Мы добрались до его дома – старого четырехэтажного здания, полностью принадлежавшего семье Феррари. Оно было богато отделано и недавно выкрашено белой краской. Первый этаж занимала часовая лавка – дело, которое пришло вместе с матерью и ее семьей Кавалли. Когда я увидел широкую табличку с блестящими золотистыми буквами, то встал как вкопанный.

– «Аэтернум», – прочел я название магазина. – Вечность. Погоди, твоей семье принадлежала эта фирма? Они же сейчас одни из главных поставщиков часов для богатеев!

– Она не просто ей принадлежала, – глухо ответил Стефан, оглядывая сорванную с петель дверь и черные сгустки гнили на пыльной земле. – Мой прапрадед был основателем этой компании.

– «Только время бессмертно», – вспомнил я заезженный слоган, который постоянно крутили в рекламе и который был выгравирован на латыни на часах Стефа.

Мы вошли внутрь. Отовсюду доносился тик, многие витрины оказались разрушены, десятки настенных часов разбились об пол. Осколки стекла хрустели под ногами. Страшно несло гнилью. Бледный свет уличных фонарей прорывался сквозь окна, но не рассеивал сгустившейся в помещении темноты.

– Это был девиз маминой семьи, – сказал Стефан, медленно, как в полудреме, идя вперед по заваленному мусором дощатому полу. – Напоминание, что, пускай первенец в каждом поколении и не умирает от ранений, он далеко не бессмертен. После того как я ушел в Соларум, а отец покончил с собой, все дела к рукам прибрала его сестра. Она-то и сделала из нашего девиза дешевую рекламу, опошлила.