Звон нарастал. Где-то наверху забрезжило алое сияние. Оно становилось все ярче и ярче, пока не поглотило все вокруг.

* * *

Меня окружили люди. Они шли в одном направлении, и я семенил вместе с ними, словно бездумный участник толпы. Когда я проходил по мосту, пролегающему над одним из множества небольших каналов, рядом раздался знакомый голос.

– Воспоминания твоего друга, – сказал Пустой. – Надеюсь, он сможет вновь принять их.

Я вздрогнул и только сейчас как следует огляделся. Люди выглядели старомодно, словно сошли с фотографий первой половины двадцатого века. Ночь, теплый свет фонарей и далеких звезд. Замызганные улицы и треснувшая кладка кирпичных домов, уже тогда казавшихся старыми. На некоторых висели поблекшие плакаты явно пропагандистского характера.

– Это душа? – догадался я, с удивлением осматривая прошедшую мимо шумную группу солдат. Они громко над чем-то смеялись. Один буквально прошел сквозь меня. – Но где все остальные?

– Они не могут видеть того, что довелось пережить лишь одному из них. Это его бремя. И его испытание. Но ты тот, кто открыл проход сюда. Я – часть этого места, – пояснил Пустой, когда мы свернули на большую площадь вместе с плотным потоком людей. – Другим же придется некоторое время терпеть свою темницу без тебя.

Все искрило и пестрело, народ словно пытался отвлечься от происходящего в их обычной жизни. Звучала живая музыка, стояли лотки с едой. Меня не отпускал запах корицы. Но вместе с тем откуда-то несло и гарью. На отдельном пятачке танцевали как молодые, так и старые. Чем дальше мы шли, тем сильнее ощущались эмоции воспоминания. Умиротворение, тепло и даже счастье.

Я не сразу узнал появившегося передо мной Стефана. Он был намного моложе. Не внешне, но внутренне. Юноша носил темную кепку и плащ и утомленно улыбался. Во взгляде его не было привычной тяжести, которую создали годы, проведенные среди протекторов. Это был не воин, не циник и ни в коем случае не Палач. Обычный молодой человек, выбравшийся на праздник, такой редкий и потому поистине долгожданный. Даже мелькающие в толпе военные не наводили на него привычного трепета. Они лишь служили небольшим напоминанием о том, что происходило за пределами Венеции.

Девочка лет двенадцати тянула Стефа за полы плаща. Такая же черноволосая и янтарноглазая, одетая в теплое пальто.

– Пойдем! – клянчила она, пытаясь затащить его к танцующим людям. – Хоть немного! Стефано, пожа-алуйста!

Она обожала танцевать и безуспешно пыталась привлечь к этому и брата. Девочка мечтала стать артисткой, выступать на большой сцене перед обширной публикой. Она часто и без умолку рассказывала о своих мечтах Стефу, пока тот рисовал, сидя на подоконнике круглого окна своей комнаты, расположенной под самой крышей и больше походившей на художественную мастерскую. Их родители не скупились на образование и творческие начинания детей, хотя о многом те и не просили. Но статус вынуждал прививать им хорошие манеры и разносторонность. В этом их мать была старомодна.