– Хорошо.

Хови посмотрел, как они взбираются по деревянным ступенькам, а потом двинулся на своем кресле сквозь толпу, мимо судейского столика, в направлении выхода. В зале было очень мало одиночек. Большинство зрителей пришло парами или целыми группами, и хотя он тоже пришел с друзьями, которых, наверное, мог бы рассмотреть, если б обернулся, Хови было странно и неловко катиться через весь зал в гордом одиночестве.

Он остановился в самом конце трибун, рядом с раскрытой дверью, и крутился на месте до тех пор, пока не оказался лицом к лицу с игроками, разогревавшимися на паркете. Приятно было ощущать прохладный ночной воздух после жары зала, и Хови благодарно посмотрел на дверь. В тени, за пределами пятна света, падавшего из зала, он рассмотрел страстно обнимающуюся парочку. Ему показалось, что мужчина засунул свою руку глубоко в трусики женщины.

Какое-то время Хови наблюдал за ними. Любой из них мог легко заметить, что он за ними следит, но они были слишком захвачены тем, что делали, и не обращали никакого внимания на то, что происходило в зале.

Иногда Хови ловил себя на том, что размышляет о сексе. Из всего того, чего он был лишен, включая любые виды физической активности, которые были ему недоступны, больше всего его интересовал секс. Ходьба? Бег? Ему было наплевать на то, что он не сможет испытать ни того ни другого. У него были свои средства передвижения, может быть, неуклюжие и неудобные, но он к ним привык, и они выполняли свою задачу. А вот секс… это совсем другое. Несколько лет назад, еще будучи учеником старших классов школы, Хови буквально поглощал порнографию, которая попадала ему в руки, – рассматривал фотографии и читал рассказы. Ему нравилось смотреть на обнаженных женщин, и умом он понимал их привлекательность, но даже представить себе не мог, какие ощущения вызывает секс. Ниже пояса у него ничего не двигалось, поэтому Хови не мог вспомнить ничего, что даже с натяжкой можно было бы назвать «чувством удовлетворения». И секс продолжал оставаться для него тайной за семью печатями.

– Эй ты, убогий, поосторожнее.

Хови поднял глаза. Задумавшись, играл с тумблером своей коляски; от этого она двигалась вперед-назад и чуть не отдавила ноги мужику в кожаной куртке и с длинными волосами, который решил выйти покурить.

– Простите, – извинился Хови.

– Калека несчастный.

Он проследил за парнем. Тот показался ему знакомым, но Хови не мог вспомнить, где его видел.

«В клубе, на концерте Яны Андерсон», – подсказал ему внутренний голос, и он с ним согласился.

Хови продолжал смотреть на улицу, где на темном фоне ярким оранжевым огоньком светился кончик сигареты, и вспомнил то напряжение и клаустрофобию, которую почувствовал на концерте, то ощущение неизбежности насилия, витавшее в воздухе. Неожиданно он испытал сильное желание уйти, отправиться домой, покинуть этот зал еще до начала игры. То, что произошло в клубе, вполне может произойти и здесь, только в гораздо большем масштабе, так что Хови постарался повернуться направо и рассмотреть на трибунах Стюарта и Эдди; но, прежде чем он их засек, послышалась сирена, чирлидерши покинули площадку, и игра началась.