Морозов ночью опять не спал. Старческая бессонница, не могу в новом месте, чужая постель бока жмет, то да се, и снова Енисеев сопровождал начальника, защитившись от холода капсулками, от хищников – отпугивающими комбинезонами, а для встречи с самыми непонятливыми захватил бластер.

Без помех вылезли наружу. К счастью, Морозов не решился бродить по ночному миру, как Гарун аль-Рашид по Багдаду, вниз спрыгнуть нетрудно, зато карабкаться наверх в темноте и по холоду…

Межэтажные перекрытия выступали наружу широкими смотровыми площадками, четверка коней проехала бы как по Великой Китайской стене. Здесь коней не было, если не считать Дмитрия с ксерксами, которые где-то далеко внизу неутомимо взламывали перекрытия, соединяя залы по вертикали. Морозов медленно побрел по кругу, осматривая мир сверху. От стены шло тепло, растение старательно держало прогретый воздух.

В бинокль разглядели небольшое озеро за дальним лесом папоротника. В оттиске конского копыта, как предположил Морозов, или лосиного, как решил Енисеев, вода темная, застывшая, как поверхность нейтронной звезды, абсолютно ровная, неподвижная. С краю вмерзла луна, четкая, более реальная, чем слабое пятно в бесформенном небе. С той стороны доносился отчаянный треск кузнечика, словно он раздирал хитиновую грудь. Послышался отзыв, но слабенький, нерешительный. Второй боялся повредить инструмент или берег до значительного случая, не понимая, что каждую песню надо делать так, словно это последняя в жизни песня.

Издалека шли тяжелые ухающие звуки, будто где-то ворочались и вздыхали горы.

– Лягушки просят у бога дождика, – сказал Морозов, довольный, что узнал кваканье. – А мы ведь еще не сталкивались с ними! И с другими крупняками, бог миловал.

– Сплюньте, – посоветовал Енисеев. – А то не ровен час… Просто насекомым надо меньше пространства, вот ими и забито все. А для крупных нужен простор для прокорма.

От стен шло тепло, из продырявленного лаза через каждые полчаса поступала новая волна теплого воздуха. Дмитрий с ксерксами – или ксерксы с Дмитрием – доблестно проламывали очередную перегородку, расширяя пределы. Было в их настойчивости нечто от хронической нехватки с жильем. Муравьи – понятно, а Дмитрий… Впрочем, он тоже, по слухам, последние годы жил в перенаселенной коммуналке.

Потом интервалы удлинились, чем ниже этаж, тем прочнее межэтажное перекрытие. Морозов внезапно озяб, удивив Енисеева до потери пульса, коротко попрощался и полез обратно в дыру.

К утру температура сильно упала, но всех растормошил Хомяков. Он встал раньше всех, приволок гору хлебцев: «Там их горы!.. Пропадают! Целые склады с сахаром, мукой… Все раздувает ветром, смывает дождем! Как сказано у Карла Маркса – бесхозяйственно, просто безнравственно давать хлебу гнить…»