– Ты и этого не замечаешь? Ты не замечаешь, что фактически Станцией управляешь ты? И не только Станцией! Когда ты добился переноса Станции в муравейник ксерксов, ты уже был негласным лидером. Это признали даже те, в Большом Мире. Даже Мазохин признавал, хотя не говорил вслух. Лишь Морозов сказал об этом откровенно.

– Саша, перестань, – взмолился Енисеев. – Я физически не способен управлять, повелевать, направлять… и… что там еще делает лидер?

– Енисеев, другие слабее! Но берутся. Однако когда встречают настоящего лидера, то все поджимают хвосты и молча уступают место за штурвалом.

– Саша…

– Ты за штурвалом. Признаешь это или не признаешь.

Она замолчала, ее большие глаза обшаривали его лицо. В радужных оболочках медленно угасали языки пламени горелки. Лицо ее было бледным, брови вздернуты.

Енисеев привлек ее к себе, погладил по голове.

– Ты извини… Если бы я знал, как-то бы подыграл. А я дурень, с нежностью, что тебя, наверное, бесило еще больше.

– Теперь уже не бесит, – сказала она быстрым шепотом. – Еще как не бесит! Если ты еще…

– Еще, – сказал он, смеясь. – Может быть, я потому и не замечал этой войны, что люблю тебя, Саша.

Она прижалась к нему, Енисеев с удивлением ощутил, что она меньше его ростом, хрупкая. Или это он выше, сильнее? И плечи у него, гм, на удивление. И вообще он спокойнее, даже флегматичнее других, скучнее лишь потому, что для него все шло мирно, спокойно. Никаких опасностей, приключений.

– Люби меня, – прошептала она. – Мне впервые спокойно защищенной. И я впервые ничего не хочу доказать.

Когда Енисеев перешел со смотровой площадки на капитанский мостик, там горбился Морозов, похожий на озябшую ворону.

– Я все это время собирал обрывки фактов, – сказал он невесело. – Анализировал, сопоставлял, прилаживал так и эдак… Ни черта не получается! Подозрение падает на всех поочередно. На кого больше, на кого меньше, но – на всех.

– А на кого больше? – спросил Енисеев.

– Увы, на Фетисову. Боюсь, что ее придется как-то изолировать.

– Сашу? – ужаснулся Енисеев. – Разве есть улики?

– Прямых нет, но косвенных – вагон и маленькая тележка. Честные люди, между прочим, сделали не меньше преступлений, чем негодяи. Савонарола, к примеру, ради торжества правды и справедливости уничтожил половину Флоренции! Его называли Иисусом Христом во плоти. Но Христос с топором в руках…

– Саша не способна на зло!