– Видимо, так, – заметила она, как бы самой себе, а потом поразила Тристана, встав и собравшись уйти.

Тристан внезапно пришел в легкое бешенство от того, как Либби прибежала, предположила, будто он способен творить нечто совершенно невероятное, а потом вот так запросто свинтит, не спросив, какие думы его все эти недели одолевали. Сможет ли он кого-то убить? А она? Вдруг они продали души, едва переступив порог этого дома? Или превратились в тех, кем ни за что не стали бы, не изменись они до неузнаваемости? А если они уже моральные уроды? И на кой хрен ему электроны, что ему с ними делать и к чему применить? И вообще, порвала она уже со своим парнем или нет?

Тристан не сдержался и окликнул ее:

– Роудс, послушай…

– А, – от двери донесся голос Каллума, и Либби, выпучив глаза, обернулась. – Мне показалось, тут витает застаревшее расстройство. Тристан снова достает тебя, Роудс?

– Нет, конечно, с какой стати? – Она прочистила горло, опустила взгляд на руку, за которую ее ухватил Тристан, и он ее отпустил. – Просто подумай об этом, – тихо посоветовала Либби, – ладно?

Затем, потупившись, она без слов покинула читальный зал.

– Вот же ветреница. – Каллум проводил ее взглядом и снова обернулся к Тристану. – Она еще не знает, да?

– Не знает. – Он так и не сумел заставить себя сообщить Либби, что гипотетическая моральная дилемма вовсе не такая уж и гипотетическая (и не моральная). – Да и потом, вряд ли это правда.

– Вряд ли, – согласился Каллум, падая на стул рядом с Тристаном. – Мне интересно, как они, по-твоему, объявят нам обо всем?

– Вдруг это уловка? Или ловушка? Типа…

– Типа инсценировки? И Форума?

Тристан вздохнул.

– А если они просто хотят проверить, на что мы способны?

– А вдруг все правда? – предположил Каллум. – Вряд ли у тебя зацепки есть.

– Зацепки?

– Ну, «цель» – это как-то слишком топорно, – сказал Каллум. – Как и «мишень».

Тристан слегка ощетинился, и не покидающая лица Каллума ухмылка чуть погасла.

– Вот и ты меня теперь считаешь черствым?

– Тебя и старый хлеб нашел бы черствым, – пробормотал Тристан, и Каллум хохотнул.