— Мне снирась моя дось, Джиу. Она осень непосрусная, но я её рюбрю.

— А мне снилось, что мы с сыном едем на моём байке. Только не так, как раньше, а наоборот — я в коляске, он за рулём. Едем медленно и разговариваем. Он говорит, что соскучился. Я ему такая: «Ты же всегда так и норовил удрать от меня, засранец этакий!» — а он: «Когда даже удрать не от кого, совсем жить грустно».

Натаха отвернулась и шмыгнула носом. Сэкиль со стоном перекатилась на кровати и обняла её.

— Не грусти, Натаса, зато мы видели сны! А ты, Кэп-сама? Видер сон?

— Видел, — признался я.

— Расскази!

— Не хочу. Он был дурацкий.

— Ну скази!

— Я его и не помню уже, — соврал я.

Мне кажется, не стоит о нём говорить. Боюсь, что очередная коробка откроется, и там снова будет дохлый кот. А у меня их и так хоть шубу шей.

***

На завтрак кухонный лифт доставил нам кофе, омлеты, сыр, булочки и масло. Опустошённый нами вчера минибар снова полон.

— Почему везде такая жопа, а тут такой ништяк? — удивляется Натаха.

— Потому сто это совсем другое место, — ответила Сэкиль.

— Как так? — спросил я. — Мы же пришли сюда через пролом в стене, это то же самое пространство.

— Помнис ту крадовку, где мы скрыварись? Она быра твоё место. Наверное, в твоей зизни быра такая крадовка, и она быра как безопасность, да?

— Да, в детдоме, — вспомнил я внезапно. — Старая кладовка, от которой потеряны ключи. Я их нашёл. Я прятался там, когда не мог больше драться. Там было никому не нужное старьё, и завхоз так и не собрался поменять замок. Это был мой личный рай — одиночество. Я мог не есть сутками, лишь бы не выходить. Но потом приходилось возвращаться, конечно, иначе меня бы искали и в конце концов нашли. Тогда я больше не смог бы там прятаться.

— Ты вспомнил! — поразилась Натаха.

— Только это.