– Ну, Форисцис…

– Без «ну»!

– Форисцис, – покорно повторила я. Ничего не произошло. – Я что-то не так сказала? Форисцис!

Фриам протянул руку к терральтеру – явно машинально, потому что тут же ее отдернул.

– Гронатея! – на пробу сказала я, и сфера тут же окрасилась знакомыми бело-фиолетовыми цветами. – О, а с ней работает! Какие еще есть калейдоскопы?

– Не обязательно калейдоскопы, – помотал головой Фриам. – В базе должны быть все планеты, с которыми мы когда-либо работали. Не понимаю… Попробуй еще раз!

– Форисцис! – послушно сказала я. – Форисцис! Эй, терральтер, але! Я, нынешний повелитель базы данных, великая и ужасная землянка Саша, приказываю явить мне планету твоих создателей! Форисцис!

– Долго думала? – скептически осведомился Фриам и аж подпрыгнул, когда терральтер, мигнув, выдал какое-то инфокно. В нем зарябили помехи, а сама сфера стала полностью черной.

– Что ты сказал? – самодовольно начала я, но Фриам, шикнув, уже прислушался.

Слушал он долго, все больше бледнея. Рим, переглянувшись со мной, подошел, чтобы поймать его, если он вдруг рухнет в обморок. С другой стороны явно с той же целью крутился Лас.

Когда инфокно закрылось, Фриам еще какое-то время молчал, кося наши нервные волокна, как сухую траву.

– Его здесь нет. Форисцис удален из базы данных.

– Почему?! – опешила я. – Ну ладно, тебя ненавидят, но планету-то зачем стирать?!

– Это не они.

– А кто?!

– Терральтер, – просто ответил Фриам, и мне стало очень не по себе.

Так это правда, что терральтер – не просто устройство? Он может принимать собственные решения? Синтетическая душа «Армады» при желании уничтожит корабль. Терральтер способен сокрушать планеты и убивать виды, перекраивать миры на свой лад и стирать их навек, обрекая однажды провинившегося перед ним форисцианина на пронзительное, бесконечное одиночество.

А если провинюсь и я? Есть ли у меня вообще право тревожить древнее устройство, или лучше дать ему покой?

Фриам вызвал голокресло и с болезненным вздохом сел. Лас положил голову ему на колени и преданно уставился в глаза, будто утешая. Рим неуверенно потоптался и тоже подошел.

Какое-то время все молчали, наверняка думая об одном и том же. Потом Рим озвучил общую мысль: