– Прекрати! – сердито выпалила я. – У нас нет времени.

Никогда еще я не видела ее такой неуверенной, она была совсем не похожа на маму, которую я знала.

– А может, это единственное, на что у нас есть время.

– Что это значит?

Ласковый дождь усилился, капли били больнее. Вонзались в кожу, как осколки стекла.

Тетя Фи подставила ладонь, поймала пару капель, нахмурилась.

– Айви, – сказала она, – это точно твой сон?

– Все еще мой, – ответила Марион. Она стояла чуть в сторонке под зонтиком.

Мать метнулась вперед и встала между мной и Марион. Я слышала ее испуганное дыхание. Поморщилась, когда капли дождя стали ударяться о кожу и причинять реальную боль – это были уже не маленькие осколки, а крупные, зазубренные, как розочка от разбитой бутылки.

Я резко вдохнула, осознав, что дождь идет из-за меня. Эти капли были каплями моей обиды и гнева. Как только я это поняла, мне уже не стоило никаких усилий превратить зонтик Марион в большую черную птицу. Та принялась царапать ей лицо. Марион завизжала, обратила птицу в облако черного дыма, и оно улетело прочь.

Мы вчетвером стояли под стеклянным дождем. Я знала, что дождь – моих рук дело, но справиться с ним оказалось сложнее, чем с зонтом, ведь дождь рождался из моей ярости, а она никуда не делась. Я не могла заставить ее исчезнуть, поэтому просто поставила ее на паузу, и острые капли застыли в воздухе, неподвижные и сверкающие. Потом я собрала их вместе. Я, видимо, хотела соорудить из них волшебное оружие, что-то вроде стеклянного клинка, который прорезал бы нам выход из этого затянувшегося сна. Но мы все еще находились внутри сна Марион, и я могла колдовать лишь в его рамках, поэтому капли дождя превратились в предмет из ее воображения – большое круглое зеркало, с помощью которого она вызывала дух Астрид, то самое, куда ее загнала мама.

В это зеркало легко мог пройти человек. Воздух пропитался запахом стеклянного дождя. Капли продолжали сливаться с зеркалом, которое увеличивалось на глазах и превращалось в разинутую сверкающую пасть.

– О черт. Только не это, – пролепетала Марион, когда пасть щелкнула зубами у самых наших ног.

Она прервала сон.

Как только я почувствовала, что сон тает, я заставила сознание вернуться в тело и вскочила на ноги. Меня шатало, кружилась голова, но я стояла на ногах. Я проспала меньше часа, но мама с тетей Фи лежали на полу уже бог знает сколько часов или дней. Им не сразу удалось даже разлепить глаза.

Марион могла убить их обеих. Я физически ощущала ее готовность сделать это. Риск был вполне осязаемым. Впрочем, она могла убить их давно и не убила. С глубоким презрением смотрела, как они пытались пошевелиться.