Верилось, что пока Сармату-змею не будет дела до Старояра – наступили непростые времена. Хортим не мог не гордиться собой, хотя и знал, что до победы было далеко. Налеты Ярхо обещали быть лютыми, а Сармата-змея наверняка уязвило предательство Старояра, но… Наконец-то появилась надежда на перелом в войне. Рать Хортима подошла к врагам с запада и смела преграду из тукеров, которую выставил Ярхо-предатель, занятый силами Бычьей Пади.

На стыке весны и лета Хортим перебросил людей через перешеек реки Уранша – и там, на другом берегу, встретился с Хьялмой в рубежном лагере. Переход выдался тяжелым, – медленно переправляли самострелы и катапульты, коней и запасы. Взмыленное, утомленное войско достигло лагеря лишь к ночи. И только завидев Хьялму – высокую седоголовую фигуру, освещенную дозорными огнями, – Хортим с удивлением осознал: ему страшно.

– Это он? – спросил княжич Микула хрипло, облизывая губы.

Хортим не ответил и сам на себя разозлился. С чего ему бояться Хьялмы? Да, они разругались, но Хортим выполнил все, что на него было возложено. Он привел подмогу. Он переступил себя, обручившись с девицей из Витовичей, – за это отец, несомненно, проклинает его в чертогах матери Тюнгаль.

– Эге! – крикнул Фасольд кому-то из воевод. Он пихнул Хортима в плечо медвежьей ладонью. – Слыхали? Мало того, что Хортим Горбович завел нам староярских друзей. Он еще и нашел себе невесту! Хорош улов, а?

Если Хортим и должен был чувствовать себя героем, то не чувствовал. Он ощущал непонятную робость, будто провинился в чем.

Микула Витович, насупившись, стоял рядом; Хьялма лишь коротко на него взглянул. Потом он поприветствовал Микулу и его доверенных, дал указания накормить и разместить новоприбывших, но сначала – сначала он замер напротив Хортима. Тот, набрав воздуха, поднял глаза и произнес:

– Здрас…

Осекся.

Пожалуй, ему почудилось в неверном свете – лицо у Хьялмы было непривычное. Искрящееся. Довольное. Он сделал шаг вперед и протянул руку, ухватив Хортима пониже затылка; с мгновение Хьялма смотрел на него, как полагалось бы смотреть родителю, которого распирала гордость за свое чадо. Хортим едва не задохнулся от удивления – настолько неожиданным был этот жест: полуприветствие, полуобъятие.

– Справился-таки, – сказал Хьялма. И сдержанно улыбнулся, обронив: – Молодец.

Лет до семнадцати Хортим мечтал о несбыточном: он совершит нечто исключительное, и ему позволят вернуться домой. Он приедет в Гурат-град не позором семьи, а героем. Хортим гадал, как бы его встретил отец, случись тому признать в сыне достойного человека. Как бы взглянул и каким бы тоном заговорил – сейчас, стоя на виду у всего рубежного лагеря, Хортим наконец понял: так. Так, как сейчас – Хьялма.