Совьон ходила по дорожкам и посмеивалась про себя. Лутый сказал, что Оркки Лис сейчас в Старояре – надо бы найти его. Может, назавтра; расскажет про князей и Та Ёхо, если его еще заботит ее судьба. В конце концов, покажется ему, пока щеголяет в женских нарядах – он не упустит возможности съязвить.
Внезапно ей почудилась музыка. Совьон остановилась и прислушалась – мимо, жужжа, пронеслась стрекоза, да так резво, будто сейчас стояла середина лета. Стрекоза беспорядочно закружила рядом, и Совьон увидела, что у нее были белые глаза.
Музыка нарастала, уплотнялась за яблоневым деревом. Как зачарованная, Совьон пошла на звук. Под ее ногами хрустели листья, рядом пахли кустарниковые заросли, а песня хрустела и пахла точно так же, как этот сад.
Рацлава сидела на скамеечке. Совьон не знала своих сестер и братьев, да и в доме Кейриик Хайре она была единственным ребенком – но ей показалось, что она встретила младшую сестру.
Ее редко пробивало на чувства. Но сейчас – пробило.
– Ну и чего молчишь? – Рацлава засмеялась. – Здравствуй.
Совьон не помнила, смеялась ли она когда-нибудь до этого. У нее были все те же невидящие глаза и белая кожа. На полных плечах, как и раньше, лежали две темные косы. Но лицо стало хитрее, словно его вылепили более точно, а голос звучал задорнее и звонче.
Совьон попыталась заговорить как во время черногородского похода: хрипловато, с оттенком легкой строгости. Не получилось. Они обе изменились, и Совьон поняла, что теперь они с Рацлавой на равных.
– Ты выбралась.
– Да. Лутый ведь сказал тебе об этом. – Добавила укоризненно: – Тебе не слишком-то понравилось мое мышиное тело. Держала меня за шкирку – вся спина потом болела.
Совьон помедлила. Походила рядом. Усмехнулась.
– Извини.
– Ладно уж.
– О тебе теперь ходит дурная слава.
– Вот как? – Рацлава подвинулась, освобождая Совьон место. – Мне кажется, наоборот. Слава что надо.
Совьон села на скамью и легонько потянула Рацлаву за косу.
– Я не верила, что ты выживешь, – призналась она. – Даже мысли не допускала.
– Я и сама порой сомневалась. Если хватало времени на сомнения. Если подумать, в Матерь-горе я только и делала, что ткала… С незначительными перерывами. А что приключалось с тобой?
– Много что. – Совьон неосознанно положила руку на живот, отныне перечерченный бугристыми шрамами. – Год выдался тяжелый.
– Точно. – Рацлава обернулась. – Где твой ворон, Совьон? Я его не слышу.