– Моя государыня, – продолжила Горуша ласково, точно никого, кроме них, не было в горнице. – Не стращай княжну. Ее жених знатного рода. Он убил Сармата-змея. Он…

– Знатного рода! – воскликнула Гедре. – Я бы отдала все староярские богатства, лишь бы не иметь ничего с Горбовичами. Его отец запер мать своих детей, бедную княгиню Меланью, в далеком степном храме. Сказал ли он ей, что ее старший сын погиб? А то, что он выслал младшего побираться по миру? Жива ли она сейчас или давно зачахла от горя? А его дед! Он воевал с тукерами и заживо сварил Мэрге-хана в котле. Потом, помнится, взял себе тукерскую наложницу, которая чувствовала себя в Гурат-граде вольнее, чем его законная жена.

Казалось, женщины в горнице даже дышать стали тише, через раз, так боялись рассердить княгиню пуще прежнего. Совьон обернулась, и увидела: все да не все. Рацлава сидела у окна и, как и Совьон, живо вслушивалась в происходящее – должно быть, собирала ниточки для грядущих песен.

– Горуша, – потребовала Гедре. – Назови мне хоть одну женщину, которая была счастлива в гуратском тереме. Даже та тукерская наложница, и та плохо кончила. Как князь умер, она попыталась посадить на престол своего байстрюка. Извела старшего княжича, а младшего не успела, и Кивр Горбович умертвил и ее, и ее детей. Не припомнишь, как? А я вот помню – он привязал ее к конским хвостам.

Гедре раздраженно отложила рукоделие.

– Все, что связано с этим родом, запятнано кровью и горем. – Она глянула на княжну. – Ты слушай внимательно. А то хвост распушила: «Когда вернется, когда вернется…»

Не так скоро, как княгиня могла бы подумать. Совьон знала: смерть Сармата-змея – еще не победа. На Маковом поле им пришлось не то что отступать – бежать. Тукеры и каменные ратники Ярхо сражались как звери, и их ужасно разозлила гибель Сармата.

– Осенью должен воротиться, – пророчески изрекла Горуша. – Как раз к свадьбе. В начале зимы-то играть не станут.

Повисла страшная тишина.

– Сдурела? – осведомилась Гедре холодно. – Ни один из известных мне князей, даже если наутро окажется в Старояре, не женится на моей дочери, пока ей не исполнится хотя бы семнадцать лет.

– Княжна в невестином возрасте, – заворчала Горуша. – В ее годы уже принято…

Это стало последней каплей.

– Может, у кого и принято. – Гедре поднялась на ноги. – Но это мой дом и моя дочь.

О духи. Крепко старая служанка сидит на своем месте, если рискует так переговариваться с княгиней!

– Доброй ночи, – пожелала Гедре Витовна стальным голосом.

Она развернулась на каблуках и удалилась, больше ни на кого не глядя. За ней бросились несколько теремных девушек, а остальные, засуетившись, принялись убирать полотна и веретена.