– Да и ты отъебись. – Экера это уже тоже начинало раздражать.

– Менг, пустая ты башка, мне в этом паскудном месте что, всю оставшуюся жизнь торчать? – Голос Хоррора уже звучал чуть ли не мольбою. Слыша его, Экер расстроился. Смиренность никогда не шла его светлости.

– И проторчите, если будете стучаться в башку к этому тупице. – Экер сам поразился своей наглости. Вот что случается, если последние два года провести не в обществе Хоррора. В будущности придется следить за своим носом тщательней.

– Lebensunwertes Leben.

Дохтура, подумал Экер, кому они, блядь, нужны?

Он предпочитал видеть, кому и чему противостоит. Еще облачко… чего-то, по запаху – семтекса… прокатилось через него. Этот темный нимб, черней, чем поебка на погосте, определенно его тревожил. Где-то поблизости должен быть выход. Он слышал, как в отдаленье поет чей-то квакающий голос. Неуж то Брюс Спрингстин всегда так гадко звучал?

– Я тут закон, блядь.

– Не сегодня, подснежничек. – Менг с силой обрушил ногу на банку. Во тьме разнесся дребезг стекла и мягкий чвак. – Никогда не мог понять, чего ради эта чокнутая пизда наложила фатву на старину Залмана, когда вокруг столько достойных благотворительности.

– Никакой больше ирландщины! – Голос Хоррора был хрупок, как сухая кость. – Бойся тамплиерских поцелуев.

– Как назвать тыщу негритосов, прикованных вместе ко дну океана? – перебил Менг.

– Продолжай, – рассеянно произнес Экер.

– Хорошее, блядь, начало.

– Ну да. А теперь мы можем сосредоточиться на том, как отсюда выбраться?

– Уверен, я чую пизду. – В голосе Менга звучала надежда.

– Ты сам тут единственная пизда на двадцать миль окрест, – поставил его в известность Экер. Он даже не понимал, с какой стати вообще вякнул. Ведь всю свою жизнь тот нес эту предсказуемую херню. Но все равно братца она, похоже, радовала. – Дай мне, блядь, лапу свою.

В его руку скользнула мохнатая лапа.

– Если это ебаный танцзал, то я хуй Папы Римского. – Менг перемялся с ноги на ногу. – Слишком уж, блядь, тихо тут. Даже от трех негритосов гам стоит. А уж когда их толпа выплясывать начнет, они самого Старого Ника разбудят с его Черным Псом. И обезьянам хоть уши затыкай.