– Sacre Bleu! – сердито вскричал авто. – Подайте мне мой боевой меч.

Он встревоженно вглядывался в зеленый газ. Видно ничего не было.

– Pardon, mademoiselle. – Вокруг него бушевала схватка. – Вы пропали с моих глаз, но не из моего сердца… а, вот вы где! – Вновь возник ее безмолвный очерк. – Божье воссозданье!

На его рулевое колесо вскочил спасавшийся бегством горностай. Животные разбегались от него, по-прежнему между собой сражаясь. Последнею бежала согбенная ласка – она спрыгнула с капота и махнула тонким клинком снизу вверх по женщине. Кинжал полоснул по горлу, и та замертво рухнула наземь.

– Pissoire, – всхлипнул Херби. – Ласка меня погубила.

В скорби своей автомобильчик замигал фарами. Его покрывала красная ультима. Его как будто осквернили. Он попробовал стряхнуть каплющую бурую шкурку, застрявшую в дверце.

– Эгей, Жестянщик Дики Сэм! – Деревянная дубинка загромыхала по его заднему крылу. Херби поднял плачущие свои фары. За ним – ноги колесом – стоял полицейский. – Если ты себе думаешь, будто можно эдак фланировать по Дахау с видом беженца из проекта по изнасилованью, тогда Папа Римский – ебаный еврей.

– Офицер, – жалобно произнес Херби. – Я перенес тяжелую утрату.

– А мне плевать, даже если ты срешь пурпуром. – Полисмен прошелся вокруг «фольксвагена», ведя дубинкою по потекам крови. Остановился перед Херби, лицо сердитое. – Стыдно, блядь, на тебя смотреть.

– Я чистая машинка, – возмущенно ответил Херби.

– Ты грязный ублюдок и дело с концом. А ну приводи себя в порядок. Мы своим лагерем гордимся… – Полицейский показал на крупное здание, несшее на себе вывеску «BRAUSEBAD» («Душевая»). – Крути-ка туда свои ебаные колеса.

– Боже вас благослови, офицер. Должен признаться, славный горячий душ будет мне весьма пользителен. – Херби начал приободряться. В конце концов, жизнь еще не кончена.

После помывки и приборки ему станет лучше.

Он переехал поле, все яростное от перегноя. Там было захоронено столько тел, что вся земля походила на белую грязь. В этом битуме сияли плоть и кости.

Маленький «фольксваген» встал в очередь голых мужчин, женщин и детей, выстроившуюся перед душевыми. Скоро он станет чист, как новенькая иголочка. Мотор Херби урчал, и он принялся насвистывать несколько тактов из «Парсифаля».