От Барака 14 в Лагере Ф Биркенау, прозванного «Зоопарком» и «Берлогою Джазовых Чпокалок», по пятам за «Дядей Пепи» бежали два комплекта Пятеричных близнецов. Каждый близнец угрюмо жевал мертвого младенца, свеженького, только что с колоды Йозефа, и рты их укрывала хорошенько взмыленная пена. Из их раковинообразий сочились имбирные шипучки; из жиденького монотонного дождика ревела громыхающая подборка дрок-побили «Солнца».
Менгеле дернул выключатель. Мертвые Часы ебнулись ярким неоновым светом, ставя мир в известность, что до сей минуты в Аушвице умер один миллион пятьсот тридцать две тысячи двести двенадцать с половиной смеющихся евреев.
Электронное табло на краю Миддлмарча (как его назвала бы Джордж Элиот – это нежданное место встречи далеких реальностей, где заклятья имен могут меняться, однакоже суть их остается та же) огласило итоги других лагерей. То был дополнительный бонус, привнесенный в жидовственную программу Райха установкой ВЖИК-ЧАВКА. Насколько ж больше обнадеживает, подумал Менгеле, на самом деле слышать успешную истребительную программу фюрера.
Миддлмарча– Давай живей, мальчики. Политике Желтой Звезды нужна вся ваша воля, – прозвенел ошеломительный голос Отечества, сладкий, как летний паслен, густой, как «Тоблероне». – Мы работаем на Нашу Кровь.
– «Мятные Шарики Дяди Джо», – перебил его громовой голос ВЖИК-ЧАВКА. – Это от них все вы светитесь.
– Такое можно и дозой опрыскать, – рассмеялся без смущенья Хитлер. – Умный поймет с полуслова нашего спонсора.
– Умирая от голода, – тон ВЖИК-ЧАВКА был ровен, уравновешен, – они прорвались в вечность.
– Поддайте пару, мальчики! – Хитлер похрустел костяшками.
На фоне крякали дикие утки.
– Я обметаю мои прекрасные руки? – спросил фюрер. По небесам проскакало что-то черное.