Из разрыва в углу его челюсти сочилась кровь. Тем утром ему досталась лихорадочная долбежка по голове, выполненная англичанином; телеграмму эту он, несомненно, заслужил. Он родился для того, чтоб стать пепельницею мира.

– Очень не хочется тебе говорить, но надо; сегодня я выпил отличнейшего пива! Первый ‘коголь у меня с мая месяца. Конечно, с вином или шнаппсом не сравнится; но, тем не мене, мне понравилось. Капеллан по-прежнему проводит со мною много времени; и вообще-то мне повезло с обществом такого доброго и разумного человека; он в чине капитана. О.Б.И., бакалавр наук и отнюдь не педант.

Стены его камеры 10-на-8 некогда были бы выкрашены белым, но теперь стали темно-буры, измазаны засохшими экскрементами, накопившимися за годы одеяльных протестов. Помимо него, в камере имелись библия, параша и миллион крохотных личинок, коих он ощущал у себя в волосах, носу, ушах и анусе.

– Дорогуша, Германия – всегда Страна Чудес, однакоже иногда – увы! – и Страна Ляпсусов.

Раз в день офицер вталкивал ему в камеру миску водянистого картофельного супчика, вареное яйцо и кусок черствого хлеба. За исключеньем этого, да еще побоев, он слышал единственный звук – время от времени гэльскую речь, из уст Добровольцев Oglaigh na hEireann, которых свезли в «Долгий Кеш» из Крама, Арма, Магиллиана, Портлиша, Кураха, Маунтджоя и Лимерика.

– Nollaig shona dhaoibh, – без улыбки произнес Хоррор. – Так и передайте Баллимёрфи.

Два долгих года томился он в ирландских тюрьмах. Неузнанный британцами, презираемый своими ирландскими собратьями (хотя мог ошибаться по обеим этим статьям). Отхарк нутый обратно из преисподней. Заебанный судьбою.

– Победят не те, кто может больше причинить страданий, а те, кто больше их претерпит.

Медленно расправил он сложенные члены свои. Его иссохшие ноги походили на недужные лианы. Мигрень проломных пропорций жила в нем уже неделю. Голова болела. Болели суставы. Болели кости и мышцы. Два года вынужденного бездействия ослабили его до такой степени, что без помощи своих по-прежнему могучих рук он едва ли мог и встать. Ноги его выглядели хуже припухших от обмороженности ляжек у тех женщин, что сидели, как он видел, у очага с горящим в нем огнем eirne в обществе Королевишны, матери его. Он намеренно позволил мышцам ног своих атрофироваться, и теперь на власти Мейза свалилось дополнительное бремя – таскать его взад и вперед в специально сконструированной переносной клетке безопасности.

Клетка была удушающе мала, состояла из стальных прутьев, вправленных в алюминиевое основанье. Чтобы он в ней чувствовал себя как дома – и компенсировать ему неудобство, – охрана прикрепила к прутьям фотоснимки горилл, черных бабуинов и всевозможных игрушечных обезьян. Каждую неделю клетку обливали ведрами животных экскрементов и извращенных масел жонкилий, нероли и тубероз. Получавшийся мускус был кислотно едок и тухло зловещ.