Тайна происхожденья Менга и Экера вздымалась из жидкой грязи первых лет Двадцатого Века – и из ясновидящего осмоса века предшествовавшего.

А в Аушвице для близнецов время остановилось. Они состарились прежде своего срока. Старики еще до начала века. Люди, с которыми без жалости обошлись в шатрах уродов и балаганах страшилищ Европы.

Змейка-Кака в Мире Цирка.

Под сиренный лай карнавальных колыбельных язычники влеклись в большое шапито сверкающего сребра и злата; где единственные на всем белом свете выступающие сиамские близнецы Менг и Экер, срощенные бедром с рожденья 18 февраля 1873 года, дико отплясывали суматошную жигу в свинский час и пили сливки последа из кувшина Ебаного Пса.

Zirkus Mengele.

За всю жизнь службы уродству те таинственные годы до их перерождения в 1941-м были для Менга и Экера столь же туманны, как и для тех, кто документировал историю близнецов со всепоглощающею страстью, кто со рвеньем наблюдателя за поездами отслеживал каждое прикровенное визирование жутких мальчиков с изгибчивыми годами. В десятилетья до Аушвица близнецы взад-вперед гастролировали по всей Европе, демонстрируя свои извращенные номера в сельских клубах, деревенских амбарах, киосках и побочных балаганах вместе с прочими странностями и уродствами мира.

Альбом Менга с вырезками, который Хоррор некогда праздно проглядел, – его обложка с Мики-Мышем заляпана шестью вкусами мороженого «Häagen Daas», – был мусоркою данных. На каждую выцветшую фотографию имелся свой стейк «Фрай-Бентос» в тон и крышка от пирога с почками. Там был подмокший негатив, на котором Менг и Экер изображались на стропилах разрушенного монастыря в окруженье испанских пейзан. Пейзаж выглядел по-каталонски – злодейские кипарисы сбегали по склону к спокойному морю. Менг, похоже, завладел полудюжиною живых крыс – те были пойманы за хвосты его ртом. Экер выглядел, как водится, беззаботным, одет в, судя по всему, костюмчик матадора, лениво откинулся назад и курит сигарку с обрезанным концом. В кадре не хватает только Пикассо у мольберта.

К подлинному уродству они пришли только в Пюре-Доме Аушвица. Там Менгеле в обличье доктора Еть-Все-Сразу истратил на них свои сверкучие лезвия, высвободил их личности в двух существенно более извращенных индивидов, чем тот единственный носитель, в коем они родились.

* * *

Неделю спустя, в сам канун Рождества Экер лениво шаркал ногой в кубинском сапожке в кипе своих подарков, разбросанной справа от елки. Представление брата его об украшениях на святки сводилось к тому, чтобы оставить всё там, куда ему случилось упасть. Менг пошвырял большинство подарков, что они получили от широкой публики, в общую кучу. Сапог его перевернул экземпляр «Краткой истории времени», надписанный ему цветистым посланьем колясочной любви от Стивена Хокинга. Имелось по меньшей мере три экземпляра «пингвиновской» «Дыни для экстаза» Джона Уэллза. Последняя книжка все больше становилась раритетом, и количество экземпляров, им получаемых с каждым прошедшим годом сокращалось. Аудитория Экера не могла удержаться от этой сказки о человеке, чьею страстью было заниматься любовью с деревьями.