Казалось, миновало беспредельное время, покуда Бен Браерли с компаньей не спустились по лестнице и не вылились в центр комнаты. Возбух тихий ропот удивленья.

Как бы в опьяненьи, сам Моузли, сызнова воссев и опершись спиною о рояль, одну ногу закинул накрест на другую. Вяло воздвиг он свой стакан на клавиатуру.

Бессчастный тяф донесся от собаки, и я убедился, что первая моя оценка не оказалась ошибочна. Собаку и впрямь побрили – не слишком-то и тщательно притом. Хотя существо сие определенно принадлежало к семейству песиих, туша его, габариты и чистый делюкс, им излучаемый, придавали ему внешность мутанта-альбиноса, однако отчего-то доброкачественного и беспомощного.

Собак я всегда опасался. Они чуют во мне женское. Хотя с сим зверем мне не было нужды осторожничать, ибо в глазах его ясно читалась смерть.

Я ожидал бы крокодильих глаз – ну или же исполненного ненависти красноокого взора адской гончей, рожденной в Гадесе. Однако существо сие бежало привычного. Зеницы его были – и сие единственные слова, приходящие мне на ум, – душевны, матерински. Двигались они медленно, яко сама земля.

У зверя в шее имелся кровавый взрез шести дюймов глубиной – и до того ароматный, что я чуть ли ни ДНК в нем различал; жидкость, истекавшая из разреза, была столь же янтарна, сколь нектар органического пива «Златое наслажденье». На макушке зверю оставили единственный клок шерсти, и вялый власяной локон, накрепко запеченный кровью, свисал на лик его и лип к переносице его морды.

– Сей вот еврей еврея укрывает. – В голосе Бена Браерли звучало удовлетворенье. Он потер песье плечо ладонью. – Он внутри, надо, чтоб вышел! – Мистер Браерли не был ни жестоковыен, ни недолжным манером мягкосерд, но его призванье – механик красителей – вызвало у него подагру еще в раннем возрасте, и терпенье его имело строгие пределы. Из твидового своего пиджака он извлек тощий клинок и вбуровил его собаке в бок. – Сие за отца, будь он мастифф иль лабрадор, кто согрешил супротив Создателя в блядской утробе твоей мамашки.

Всего секунды спустя из собачьего межножья отхаркнулась сине-карминная пудра – кучевым грибом, коий медленно растекся к потолку, где исчез в фейерверочном облачке радужных красок.

Собака резко испуганно засопела, после чего, откинув назад плечи, словно сбрасывала с них оперную накидку, подалась пригнутой головою вперед. Из пасти ее исторгся пронзительный высокий вой, и сама она вскочила на задние ноги, возвысившись над людьми, а на челюстях ея вспенился тухлый синий коагулянт. Выгнувши назад могучие плечевые мышцы, стряхивая с груди крупицы крови, обнаживши ряды-близнецы изувеченных сосцов. Из сих готовых сосцов, возбужденных средь рябых ореолов, сочилось млеко зеленоватого оттенка мазка.