После умело, как заправский травматолог, почти безболезненно наложила ему на руку лангет. Повязка была плотной, но не тугой, всё, как положено. Первый раз он чувствовал себя таким чистым. У него даже появилось ощущение новой кожи. Она поставила перед ним большую миску с жареной саранчой, миску с квашеными кактусами, маленькую мисочку с яйцами термитов. Ни хлеба, ни гороха, ни тыквы у неё, конечно же, не было. Хлеб в степи – еда для богатых.

И пока он ел, Трёхвдовая сбегала к соседке и взяла маленький старенький кондиционер, установила его прямо напротив уполномоченного:

– Вот, так тебе лучше будет. Я-то и без него обхожусь, я к жаре привычная, а ты из города, тебе надо.

– Спасибо вам, – отвечал Андрей Николаевич. Тут он чувствовал себя спокойно. Теперь, даже если Люсичка его и искала, тут до него ей не добраться. – Как вас зазовут?

– Меня-то? – она немного смутилась. – Да Глашкой родители прозвали.

– Это значит…, – Горохов не мог вспомнить, как будет звучать полная форма этого имени.

– Ой, да Глафира, – она, кажется, покраснела и махнула рукой в смущении. – Да меня уж так сто лет никто не звал.

– Глафира, – повторил Горохов. – Красивое имя.

– Ой, да обычное…, – всё-таки она смущалась. – Там атаман про тебя спрашивал, хочет поговорить. Как будешь готов, я его пущу.

– Атаман? – конечно, атаман должен был с ним поговорить. Этого разговора было не избежать. Тянуть с ним не было смысла. – Ну давайте, запускайте. Я готов.

Пришли два казака. Обоим за пятьдесят, лица в проказе, старые степные воины. Один из них представился:

– Курбанов я. Атаман.

Курбан. Это имя Горохову известно. Кош Курбана был большой и влиятельный. Один из самых больших на берегах Камы. Они принесли сосуд. Конечно же, это была кактусовая водка. Достали сигаретки, Глафира сразу поставила для мужчин посуду, стала разливать, подавать закуски.

Пока женщина суетилась, атаман представил своего спутника:

– А это мой кошевой, Михась Галкин.

– Инженер…, – Горохов взглянул на Трёхвдовую.

И Михась, правильно расценив его взгляд, произнёс:

– Глаша… Ты иди, иди… Посудачь там с бабами.

Женщина послушно и безмолвно вышла из палатки. А уполномоченный, взяв сигарету и закурив, продолжает:

– Послушайте, казаки, фамилии своей я вам не скажу, без надобности она вам. А будете спрашивать, так совру. Но расскажу всё, что могу. И кое-что вам знать надо.