«Мне нужно переодеться», — сказала Кассия, но он не понял. Она знаками показала, что ей нужно снять эти шорты, майку, легкий свитер, Олесины вещи, которые пришлись ей почти впору, и снова влезть в свою морскую экипировку. Он махнул рукой в направлении берега: там.

Моторка была готова. Он отвернулся, набрал в руку камешков — она сбросила чужую одежду и натянула костюм. Флэшка и бумажка были надёжно скрыты под чёрной материей, в специальном мешочке на груди.

«Эй, — позвала она. — Можем отчаливать».

Срезая волнам их великолепные серые хвосты, моторка, словно остро заточенный электрический нож, провела через бухту стремительную, только небу видимую линию и вышла в открытое море.

11.

Ах ты Кассия, Кассия, думала бабка, вспоминая русалочью кожу своей спасительницы. Недолго побыла девка гостьей на проклятом острове — бабка и оглянуться не успела, а та уже поехала. Повёз её Максим Кривичанин по морю, назад, в привычный ей мир. Вытащила она её, старую, с того света — а зачем?

Тоска охватила Бенигну. Хорошая, кажется, девка эта Кася, но андертальский лес — он такой, кого хочешь с дороги собьёт. Дело ясное, что дело тёмное. Передаст ли Кася её письмо? Или она давно уже жениху бабкиному записку отдала: посмотри, что матка твоя пишет. Честная же девка, людей обманывать не любит. По глазам видно. Отдала она, видно, жениху письмо, а в письме написано, что здесь старую бабку против её воли дзержаць. А Максим прочитал, может, да обезумел от злобы: что смотрит его бабка в лес, будто волк, а с ним оставаться не хочет.

Не было жениха в доме всю ночь, а когда появился, то на глаза бабке долго не показывался. Подумала была бабка, что застеснялся хлопец, — но какое там, разве знал этот Кривичанин, что такое стыд? Одно хорошо: пришлось жениху бабкиному, Максиму Кривичанину, отложить на время их дьявольскую свадьбу. Ох, видно, очень уж рассердился он на старуху — и за то, что та убиться решила, в море утопиться, и за письмо. Прибавила забот да печали ему иностранка эта. Катя, или Кася, кто поймёт, как ту девку на самом деле звали.

Но дело было вовсе не в бабке. Появилось у Максима её, у Кривичанина, важное дело, с которым он решил покончить как можно быстрее.

Не знала об этом бабка, лежала в отчаянии своём ледяном да в снежном сне, ждала, когда уже её бог к себе заберёт. Устала она думать — и жить устала. Тихо было в доме, тишина стояла на всём острове, только море шумело себе, никого не слушая, песню свою неумолчную пело. Никто не заходил к бабке в течение целого дня, только внучка Олеся забежала покормить. А утром вдруг заходят они: жених и толстяк этот, оба при параде, да говорят бабке собираться.