– Возвращаемся?

Кажется, теперь это был мой голос. Совершенно чужой и безцветный. Я представил нас со стороны – пылинку наедине с чем-то титанически огромным – и понял, что никакого возвращения не будет, что тогда, неделю назад, мы видели свои семьи в последний раз.

Тим уже колдовал над пультом, подсвечивая себе фонариком. Я поразился. Я всегда думал, что привычка водить машину на уровне заправского гонщика сделала меня человеком действия, который не имеет роскоши анализировать происходящее, а вынужден сначала реагировать и только потом рассуждать. Теперь же выяснялось, что лихие виражи и бешеная скорость – это вовсе не то пограничное состояние, хозяином которого я в прежней жизни научился быть. Тим не водил автомобилей, не уходил от погони, не выигрывал на спор сумасшедший по сложности заезд, но он действовал, а я наблюдал.

– Скорость, – словно услышав мои мысли, сказал он.

Стряхнув оцепенение, я подошёл к пульту и увидел, на что указывает его слегка подрагивающий палец. Судя по спидометру, мы не стояли на месте с выключенными пропеллерами, а медленно, но верно набирали ход. Нас затягивало. Затягивало в грохочущую черноту.

Последующие события запечатлелись в моей памяти как самые… нет, не скажу «страшные», «прекрасные» или «поразительные» в жизни. Они просто произошли, а я больше никогда их не забуду, хотя очень хочу.

Дирижабль ускорялся навстречу мареву. Мелькнула дурацкая мысль о том, уж ни прав ли был Ньютон с его теорией про притяжение больших масс и ни влечёт ли нас к тому самому Куполу, который, как мы и подозревали, существует и вращается вокруг земной плоскости с чудовищным гулом. Я подумал о странном «человеке с той стороны», о фотографии которого рассказывал Тим, а ему – его дед. Как он мог пересечь черту и не заметить этого? Каким бы хорошим ни был его вездеход, он не мог переплыть Уроборос, не утонув и не попав под удар хотя бы одной из разноцветных молний. Значит ли это, что нас тоже ждёт безболезненный переход в другой мир или другое состояние? Или что-то с тех пор изменилось в небесной механике, и нас расквасит о непреодолимую Твердь?

Потом всё начало светиться. Я смотрел на Тима, он – на меня. Мы видели одно и то же. Волосы на голове стояли ёжиком. Мы походили на двух одуванчиков. То же происходило с волосами на руках, которые выглядели так, будто их опрыскали жидким фосфором. Никакой боли мы при этом не испытывали, только лёгкое покалывание.

Думал ли я в те секунды, минуты или часы о боге? Конечно. Но не о том демиурге, который создавал этот мир, один или в компании, а о том дьяволе, который его захватил и которому призывают поклоняться все без исключения религии, попирающие истинную веру. Вот-вот этот дьявол должен был пронзить тьму своими многокилометровыми когтями и клыками и смахнуть нас в бездну, как безропотную пушинку.