Я снова, как и накануне, растормошил Тима, чтобы он тоже увидел происходящее и придумал, возможно, своё объяснение. Выслушав меня и сверившись с картиной за иллюминаторами, он его и высказал:

– Значит, там не так уж и холодно.

Я не сразу сообразил, что он не шутит, а когда сообразил, мы замолчали и стали внимательно вглядываться в рисуемый небесными огнями узор. Вскоре я убедился в том, что, действительно, всполохи происходят не повсюду, как мне изначально показалось, а широким фронтом, уходящим за горизонт справа и слева. Впереди же и сзади пределы его были очерчены довольно резко, благодаря чему можно было представить, что мы пролетаем пусть над широкой, но всего лишь полосой, чертой, которая, вероятно, замкнута в гигантский круг, образуя границу. Границу чего-то с чем-то. И тогда почему, если мы совершенно не знаем структуру Земли, на которой живём, не представить, что граница непроходимых льдов Антарктиды сменяется, как заподозрил Тим, не менее непроходимой «нейтральной полосой» тепла, например, реки или даже внешнего океана, которая опоясывает наш мир вторым кольцом. Потому что навскидку ширина этой полосы, судя по всполохам впереди и сзади, была никак не меньше восьмисот километров, а то и больше.

При мысли о «кольце» у меня в памяти сама собой всплыла ассоциация с Анантой – древним змеем в индуизме, который там олицетворял, если не ошибаюсь, вечное время. А ещё был роман «Змей Уроборос», написанный в начале прошлого века Эриком Эддисоном, предтечей Толкиена и всех остальных любителей фэнтези. Интересно, что прочитал я его не так давно, обнаружив старый томик в дядиной библиотеке. В предисловии, помнится, говорилось, будто Эддисон ничего не выдумал, в том смысле, что Уроборос, то есть «поедающий свой хвост» на греческом, был и остаётся одним из древнейших символов, причём все попытки установить, где о нём упомянули впервые, до сих пор ни к чему не привели. Змеем, драконом или червём этот Уроборос изображался в той же Греции, в Израиле, в Египте, в Китае, в упомянутой Индии – в образе Ананты – и в Скандинавии. Символику Уроброса обожали использовать алхимики, которые считали его воплощением цикличности, процессом очищения элементов, когда нагревание, испарение, охлаждение и конденсация преобразовывали их в философский камень или, на худой конец, в золото. Гностики считали Уроброса символом конечности материального мира, олицетворявшим одновременно свет и тьму. Свет и тьма были сейчас перед нами, а уж сопровождались ли они испарением и охлаждением с конденсацией – об этом мы могли только догадываться. Я рассказал обо всём этом Тиму. Он промолчал. А я, озвучив эти странные ассоциации, подумал, что мы можем быть на пороге разгадки.