Еще никогда в моих глазах не темнело настолько быстро!

26. Пустота

26. Пустота

Вспышка света.

Ослепительного, белого, вышибающего из Генриха остатки дыхания. Потому, что он знает, что это означает.

Когда Орудие Небес угасает — его благодать вырывается наружу, чтобы демону достались только крохи. Даже крох достаточно, чтоб спуститься на одну ступень ближе к преисподней.

И это — всего лишь его правда.

Её душа…

— Нет!

Он и сам не понял, что рванулось в нем — яростной холодной волной, жгучей, прожигающей насквозь боли.

Он разбирался в боли, как никто, восемьдесят лет наедине с гневом Небес обеспечивали ему богатый опыт. Так вот это — не было похоже ни на что.

Ни молнии Анджелы Свон, ни пламя Милера, даже сам Гнев Небес, священное распятие — не прожигали вот так. Насквозь!

А еще — эта боль отнюдь не была фантомной. От неё мутило, от неё плыло в глазах, от неё мелко сводило мышцы на задних лапах.

Справедливо, что уж там.

Если той единственной, что держала Генриха Хартмана на верном пути, уже нет, больше нет — не стало, он не уберег… Значит, ничто уже не должно защищать его от его же приговора. Он ведь был её порученным, именно он и должен был сделать все для её защиты.

С вердиктом Небес не поспоришь.

Одно только хочется…

Поделиться…

Генрих бьет врага наотмашь, по пошедшей буграми новой трансформации спине, вгрызаясь когтями в на глазах плотнеющую чешую.