В его речи даже прорезался акцент: теперь он глотал окончания. Вопросы больше не были мягкими. «Смеешь…» Что? Даже показалось вдруг, что он глумится, хочет унизить сильнее, заставить чувствовать себя глупее. Но его рука дрожала на плече, и впервые он не просил ответа ― он требовал. Идо закусил губы. Говорить «Я не знаю» он устал. И тогда Мастер, сжав пальцы крепче, наклонив его к себе, вдруг почти прошипел, все еще без ярости, но словно бы разочарованно:

– А хочешь, я скажу тебе почему? И что тобой владеет?

Идо испугался этого голоса, испугался боли в плече, потому что прежде Мастер никогда не делал ему больно. Но все же он понял: какое-то мужество в нем еще есть; возможно, он копил его всю жизнь. Он подчинился:

– Скажите, Мастер. Молю.

Рука почти вывернула плечо Идо, как если бы он был ребенком, рвущимся через дорогу за уличной кошкой; пальцы еще немного сжались. Мастер посмотрел на ненастное море, потом на темную флотилию, только потом ― снова Идо в лицо. Он словно собирался, словно тоже сражался с чем-то в сердце. И наконец прошептал:

– Ты же на них не смотришь. Вот почему. И не смотришь на людей.

Не понимая, Идо молчал. Ждал, а обжигающее разочарование, которое должно было прийти намного раньше, почему-то овладевало Мастером только теперь. Он сильнее бледнел, он словно хотел встряхнуть Идо, держался лишь огромным усилием воли. Может, хотел и ударить. Хорошо бы наконец именно так.

– Что?.. ― почти беспомощно спросил Идо, когда тишина затянулась, и Мастер зашептал глуше. Негодование ушло, осталась горечь.

– Ты отворачиваешь картины, Идо. Ты не приходишь в храмы. Ты не всматриваешься в тех, кто поднимает головы к твоим сводам… ― Мастер помедлил и словно совсем погас. ― Ты смотришь только на себя, в какое-то невидимое зеркало, которое зовешь словом «талант». Даже на меня ты смотришь… не по-настоящему. Хотя я всегда рядом. Как я это допустил?

Пальцы сжались до судороги: в Идо впились острые ногти, заточенные под когти по последней моде; такие носили многие мужчины. Машинально он все же попытался вырваться, но не смог. Его лишь схватили за подбородок и насильно повернули к себе.

– Идо! ― Это был почти вопль.

Он все же вскинулся. Глаза Мастера стали сухими, он улыбался, но ничего привычно светлого в этой улыбке не было. И там сражались насмерть жалость и вызов.

– Ты смотришь на меня как на учителя, который может похвалить или поругать. ― Он опустил руки. ― Как на соперника, которого нужно превзойти. ― Пальцы сцепились в болезненный замок. ― Как на… кусок того зеркала. Но не как на одного из тех, для кого ты что-то создаешь. Почему? Будто у меня есть глаза, но нет сердца. Разве?..