«Тихо, веди себя тихо», повторял каждый, кого я встречал. Гораздо более низким голосом, почти шёпотом я добавил:

— Покажись. Если ты друг, я тоже могу быть другом.

Никто не показался. Я не сильно-то на это надеялся. Я уронил руку на рукоять револьвера мистера Боудича.

— Если ты не друг, у меня есть оружие, и я воспользуюсь им, если придётся. — Чистый блеф. О том, что стрелять нельзя, меня тоже предупреждали. И настойчиво. — Ты слышишь меня? Ради твоего же блага, незнакомец, я надеюсь на это.

Я изъяснялся не совсем, как обычно, и уже не в первый раз. Больше похоже на персонажа книги или фильма. Я почти ожидал, что произнесу: «Меня зовут Иниго Монтойя.[33] Ты убил моего отца. Приготовься к смерти».

Радар вновь закашлялась и её начала бить дрожь. Я снова забрался на велосипед и поехал в направлении, указанном последней стрелкой. Она привела меня на зигзагообразную улицу, вымощенную брусчаткой и по какой-то причине обставленную бочками, многие из которых были опрокинуты.

11

Я продолжал следовать за инициалами мистера Боудича, некоторые были почти такими же яркими, как в тот день, когда он нарисовал их, но большинство поблекло, став призрачными. Налево и направо, направо и налево. Я не встречал тел или скелетов давно умерших людей, но повсюду ощущал запах гнили и иногда возникало ощущение, что здания хитро меняют свои формы.

Местами я ехал по лужам. Где-то улицы были полностью затоплены, и большие колёса велосипеда погружались в неизвестность почти по самые ступицы. Дождь перешёл в мелкую морось, затем прекратился. Я понятия не имел как далеко нахожусь от жёлтого дома Ханы; без телефона и солнца в небе, моё чувство времени было совершенно бесполезно. Я всё ещё ожидал услышать двойной полуденный звон колокола.

«Заблудился, — подумал я. — Я заблудился, у меня нет GPS и я никогда не доберусь до места вовремя. Мне повезёт, если сумею выбраться отсюда до темноты».

Затем я пересёк небольшую площадь со статуей в центре — это была женщина с отрубленной головой — и понял, что снова вижу три шпиля. Только теперь я смотрел на них с другой стороны. Тут мне пришла мысль, прозвучавшая голосом — абсурд, но правда — тренера Харкнесса, который преподавал и баскетбол и бейсбол. Тренер Харкнесс расхаживал взад и вперёд по боковой линии с красным лицом и большими пятнами пота, проступающими подмышками белой рубашки, которую он всегда надевал в вечер игры, следуя за перемещениями своей команды и крича: «Чёрный ход, чёрный ход, мать вашу!»