Он охнул, когда я втёр мазь в раны на его коленях, но вздохнул с облегчением, когда я обработал под коленями, а затем его плечи. Я получал (и сам делал) массаж после игр во время футбольного сезона, поэтому знал, за какие места взяться.
— Лучше, — сказал он. — Спасибо.
Хэйми не был грязным — во всяком случае, не таким грязным, как всё ещё оставался я. Вспомнился вопящий Келлин:
— Не думаю, что в этом месте есть душ, я прав?
— Неа, неа. Раньше в раздевалка команд была водопроводная вода — когда ещё проводились настоящие игры, — но сейчас просто вёдра. Только холодная вода, но —
— Извини. У тебя на шее тут всё засохло.
— Ты сможешь принять ванну шлюхи после следующих игр — так мы это называем, — а до тех пор тебе придётся смириться.
— Судя по твоему виду и стонам остальных, это, должно быть, жёсткая игра. Даже Йо выглядит побитым.
— Ты узнаешь, — сказал Стукс.
— Но тебе не понравится, — добавил Фремми.
В конце коридора кто-то начал кашлять.
— Прикройся! — выкрикнула одна из женщин. — Никто тут не хочет подцепить то же самое, что у тебя, Домми!
Кашель продолжился.
3
Некоторое время спустя Перси вернулся с тележкой и с кусками наполовину приготовленной курицы, которые разбросал по камерам. Я съел свой и половину куска Хэйми. Напротив нашей камеры Йо вывалил кости в «очко» и выкрикнул: «Заткнитесь там, вся ваша шайка! Я хочу спать!»
Несмотря на приказ, в камерах какое-то время шли послеужинные разговоры, затем они перешли в шёпот и, наконец, стихли. Так я догадался, что курицу и правда подали на ужин, а сейчас наступила ночь. По-другому это не определить; в нашем зарешеченном окне никогда не было видно ничего, кроме беспросветной тьмы. Иногда нам давали стейки, иногда курицу, иногда рыбное филе с костями. Обычно, но не всегда, давали морковь. Никаких сладостей. Другими словами, ничего такого, что Перси не мог бы швырнуть через решётку. Мясо было нормальным, без личинок, которые так и ожидаешь увидеть в темнице, а морковь хрустела на зубах. Они хотели, чтобы мы были здоровы, и мы были здоровы, за исключением Домми, страдающего каким-то заболеванием лёгких, и Хэйми, который ел мало, а во время еды жаловался на боли в животе.
Было ли утро, день или ночь, газовые фонари непрерывно горели, но их было так мало, что Глубокую Малин окутывали своего рода сумерки, которые дезориентировали и угнетали. Будь у меня чувство времени, когда я оказался тут (а у меня его не было), я бы лишился его после первых же суток.