Второй.

Привычно прижал к носу платок. Добрался до двери, у которой столкнулся с той вот женщиной, круглолицей, темноволосой, явно нездешних кровей.

И показалось даже, что над нею горит, переливается зеленоватое пламя.

Правда, стоило моргнуть, и пламя исчезло.

А женщина, что-то произнеся на незнакомом наречии, отобрала платок и толкнула Бекшеева на стул.

- Понимаете, мне надо идти, - сказал он. Кажется, сказал. Почему-то собственный голос доносился будто бы сбоку. Будто бы даже не Бекшеев говорил. Слова текучие и вязкие.

А женщина ловко сдавила его переносицу и голову как-то хитро повернула, так, что позвонки хрустнули. Потом так же повернула в другую сторону и опять нажала куда-то.

Тычок за ухом.

И головокружение проходит.

- С-спасибо, - выдавил Бекшеев. И все-таки поднялся. – Мне надо… надо… посмотреть, что там.

Женщина покачала головой, но не стала удерживать.

Зима лежала, сжавшись в комок, обхватив собаку, больше похожую на волка. И по рукам, вцепившимся в шерсть зверя, пробегала судорога. Лапы собаки тоже подергивались, точно эта мышечная дрожь передавалась ему от человека. Рядом, на коленях, вцепившись руками в волосы, покачиваясь взад-вперед, сидел Тихоня. Его лицо исказила гримаса, то ли боли, то ли ужаса.

То ли величайшего отвращения.

Заслышав шаги, он поднял голову и уставился на Бекшеева невидящим взглядом. Глаза его налились кровью. А из горла вырвался низкий вибрирующий звук.

Тихоня подался вперед и от движения этого стал заваливаться.

- Тихо, - Бекшеев успел удержать его. На свою голову. Широкая ладонь вцепилась в горло, перекрывая дыхание. А губы Тихони потянулись в улыбке. – Это… я…

Пальцы сжимались медленно, но чуялось, что если Бекшееву вздумается шелохнуться, то ему просто сломают шею.

Это ведь несложно. Особенно для опытного человека.

Тихоня был опытным.

И человеком.