- Возможно. К слову, они и вправду могли быть. В теории, - поправился Бекшеев и, поглядев на меня, сказал. - Иди домой. И если можно, загляни к нам? Матушка собиралась к Яжинским отправиться, может даже уже. Но если вдруг вернулась, то пусть сюда заглянет. А если нет, то тело я к нам отправлю.

- Мертвецкая на дому?

Дурная шутка.

Но и жизнь такая.

- Будем надеяться, что… хуже не будет, - как-то он это без особой уверенности произнес. – Все равно смысла торчать тут нет. Я с Сомовым поговорил. И оказывается, что дело вовсе не в том, что жила истощилась.

Отвлекает.

И переключает. И я знаю эти гребаные уловки, но сейчас с радостью готова в них вцепиться. Только не выходит… кто из них?

Тихоня, снимавший Ник-Ника бережно, осторожно, будто мертвецу может что-то повредить.

Сапожник с его планшеткой и манерой забиваться в углы? И оттуда смотреть…

Кто?

Или Молчун? Где он, к слову…

- Молчун, - я перебила Бекшеева. – Где он?

- Не вернулся, - Тихоня выбрался из дома и подставил вытянутые руки дождю. Голос его почти растворялся в шелесте. – Утром должен был заступить, но нет. Может, просто не успел. Думал, на обратном пароме пойти. А тут буря.

Возможно, что и так.

Медведь, наверное, бесится. Связи нет. И Ниночка… кстати, странно, что он не пришел.

- А Медведь где? – я повернулась к Бекшееву.

Сердце сердцем, но это же Ник-Ник.

И Барин.

- Не знаю, - Бекшеев нахмурился. – Я… домой только заглянул. Вымылся. Переоделся. И к Сомовым сразу. Матушка уходила. И не спросил. Может, спит? Она, если что-то серьезное, часто в сон погружает. Но… тогда следить надо. За состоянием. И будить, чтобы поели, да и все остальное тоже. Кого-то она наняла.

Твою ж… вот как-то даже и слов цензурных не находится.