Настали голодные дни. Бабушка Рэйко и остальные старики ослабели настолько, что почти перестали вставать. Горо выхаживал их, как мог, но много ли на пустой живот наработаешься? Вот и помирали они один за другим, пока Горо с бабушкой совсем одни на всю деревню не остались.

От голода и тревоги мальчик толком не мог спать. И вот как-то раз глубокой ночью услышал он, как бабушка за стеной тихонько говорит с кем-то. Кому принадлежал второй голос, Горо не знал, но человеческого в нём было не больше, чем в бездумных завываниях ветра под козырьком крыши. Голос этот не был похож ни на мужской, ни на женский, но какой-либо угрозы или опасности в нём слышно не было, и потому Горо решил до поры не вмешиваться в разговор.

«Пришло твоё время», – сказал ночной гость. – «Последние силы отдала ты на то, чтобы сдерживать проклятие, но совсем скоро твоя жизнь угаснет, и оно снова вырвется на свободу».

Бабушка Рэйко в ответ только тяжело вздохнула.

«Видят ками, я делала для моего маленького Горо всё, что могла», – шептала бабушка, и по её голосу мальчик понял, что она вот-вот заплачет. – «Бедный ребёнок ни в чём не виноват – он ведь даже не знает о проклятии!»

Горо замер, прижимая к груди тонкое одеяло, под которым коротал ночи с самого детства. Он уже давно из него вырос, и потому ему приходилось подгибать колени к самому животу, чтобы ноги не мёрзли.

Он не мог взять в толк, о каком проклятии говорил этот странный пришелец, отчего Горо сделалось по-настоящему страшно.

«Ты так и не сказала ему?» – после недолгого молчания снова спросил ночной гость.

«Я не смогла!» – в голосе бабушки слышалось отчаяние. – «Он вырос таким добрым и славным мальчиком, что у меня просто не хватало духу во всём ему признаться…»

«Но сказать надо. Если этого не сделаешь ты, то придётся мне».

Тут уж Горо решил, что пора вмешаться. Он выпутался из одеяла, приоткрыл раздвижную дверь и шагнул в комнату.

Бабушка лежала на своём футоне, у почти потухшего очага, а рядом с ней сидела самая страшная и безобразная старуха из всех, что Горо когда-либо доводилось видеть. Волосы у неё так спутались, что превратились в какое-то подобие гнезда, откуда торчали засохшие листики и прутики. Одежда была такой старой, что нельзя было сказать, какого она раньше была цвета. Длинные жёлтые ногти старухи были прямыми и острыми, как кинжалы, а за полусгнившими губами прятались почерневшие зубы. В довершении всего она была ещё и слепой: оба глаза её были подёрнуты бельмами.

Откуда эта чудовищная старуха здесь взялась? И почему они с бабушкой разговаривали, как старые подруги?