Так никем и не замеченные они добралась до спальни градоправителя. Заходить внутрь Масако наотрез отказалась.

– Я уже простилась с господином, так что ни к чему снова тревожить его покой, – пряча глаза, проговорила служанка и попятилась, согнувшись в поклоне, который так не вязался с её глэндрийским платьем. – Буду ждать вас на кухне, чтобы проводить вас обратно, молодая госпожа Хаяси, почтеннейший каннуси. Вы ведь сумеете найти дорогу, не так ли?

Дождавшись ответного кивка от Уми, Масако спешно удалилась, словно ей тягостно было даже стоять рядом с тем местом, где находился покойный.

И Уми не могла её за это винить: у неё самой было тяжело на сердце. Тяжелее, пожалуй, было только в то злополучное утро почти четырнадцать лет назад, когда она узнала, что мать бросила их и больше никогда не вернётся…

Ямада молча стоял рядом и ждал: ни словом, ни делом монах не торопил её, за что Уми была ему благодарна. До тех пор, пока она не видела тела дядюшки, в её сердце ещё теплилась надежда, что всё это может оказаться неправдой – что кто-то просто решил зло подшутить над всеми, выдав градоправителя за мертвеца.

Но вопреки тщетным надеждам здравый смысл всё же подсказывал Уми собраться и довершить начатое. Раз они уже пробрались в особняк, поворачивать назад было бы верхом глупости. Второй раз такого шанса может не представиться.

И Уми, шумно выдохнув, приоткрыла дверь спальни.

Дядюшка лежал на широкой кровати с балдахином: говорят, такие стояли в спальнях глэндрийских аристократов. Уми всякий раз поражалась, как можно спать, находясь так высоко от пола, но дядюшка с улыбкой заверял её, что после мягкой пуховой перины ей больше никогда в жизни не захочется улечься на жёсткий футон.

Покойного уже обмыли и переодели во всё белое – чистый цвет скорби, который не пристал живым. Лишь служители Дракона, посвятившие всех себя помощи миру и его обитателям, могли носить белые одеяния. Лицо покойного было серым, лоб прорезывали глубокие морщины. Только теперь Уми со всей полнотой увидела, насколько сильно постарел дядюшка за эти годы. Она помнила его стройным и молодым, полным сил: как он катал её у себя на плечах, как приносил закуски в игорный дом, где работала Уми, – всякий раз за градоправителем тянулась вереница слуг с подносами, уставленными горшочками, мисочками и чайничками…

Первая горячая слеза быстро скатилась по щеке Уми и оставила мокрый округлый след на вороте её кимоно. Вторую слезу она успела утереть рукавом. Мир подёрнулся зыбкой пеленой, как всегда бывало, когда очень хотелось плакать. В горле начало печь, и Уми с трудом сглотнула подступивший комок. Как справиться с этой болью утраты, как вынести её?