– Ты думаешь, что я ведьма, да, Прошка?

Она знала, о чем он думал. Страх, который уже было улегся на дне живота, как задремавшая, насытившаяся змея обвив тугими кольцами кишки и желудок, вновь пробудился, холодными челюстями сжал Прошкино сердце, спустя мгновение выплюнул его, неровно трепещущее, и скользнул в горло – так, что у Прошки онемел подбородок, как будто сейчас стошнит. Прошка сдержался, сжал губы, – он ненавидел и боялся, когда тошнило, – и страх тогда выпростался наружу вместе с волной ледяного, липкого пота, залившего лоб и спину.

Его мать была права. Настя – ведьма. Это она в тот раз его сглазила, когда он весь опух. А что сейчас она с ним задумала сделать? Зачем заманила его на пристань?..

– Я хочу с тобой попрощаться, – шепнула Настя. – Я, Прошечка, умру скоро.

Она вдруг засмеялась – незнакомым, визгливым смехом, совершенно не к месту.

– Почему… умрешь? – Прошка убрал правую руку с днища и стал креститься. Страх как будто обратился в нем вспять, мгновенно всосавшись в кожу, и холодным, ядовитым потоком устремился обратно – в сердце, в живот. Почему-то подумалось, если он перекрестится шесть раз подряд и за это время никто из них не скажет ни слова, тогда Настя даже если помрет, то не прямо сейчас. Не при нем. Не здесь, в темноте, под перевернутой лодкой.

Настя то ли теперь видела в темноте и специально ждала, пока он закончит креститься, то ли просто ему повезло, но она заговорила сразу после шестого креста.

– Потому что я проклята. Я не вынесу первого превращения. А оно уже совсем скоро. Может, даже сегодня.

– Но не прямо сейчас?

– Нет. Я думаю, превращение будет ночью. А сейчас уже рассвело. – Она снова хихикнула. – Что твой бог делает после смерти с такими, как я?

На этот раз ему следовало перекреститься не шесть раз, а восемь, и чтобы снова он при этом молчал и Настя молчала. Он загадал: если это получится, то бес тогда из нее уйдет, и Настя, даже если помрет, упокоится, а не станет навкой. Таких, как Настя, – некрещеных, одержимых бесами девочек – бог после смерти часто делает мертвушками-навками, и бродит такая навка рядом с озером в белой одежде, и просит ее поцеловать и перекрестить, а кто ей откажет, того она холодными руками щекочет, пока он не задохнется от смеха… Но если Прошка успеет перекреститься восемь раз в тишине… Не успел. Она снова заговорила, когда он занес руку для последнего, восьмого креста:

– А попроси своего бога, чтобы он мне помог?

В темноте она коснулась его руки – той, что так и застыла у лба в незаконченном крестном знамении. Ее пальцы были холодными и немного шершавыми – и ему, наконец, удалось представить Настю в обличье зверя. Нет, не всю. Только желтые, больные глаза и испачканную могильной землей переднюю лапу с обломанными когтями. Зверь был ранен и как будто молил его о пощаде…