– Товарищ майор Голубков не признал капитана, так сказать, Шутова. Он меня сам спросил: где, дескать, капитан, ведите меня к нему. А я ему пальцем, так сказать, на товарища Шутова указал, товарищ Шутов в тот момент из харчевни, так сказать, вышел. А майор Голубков головой помотал, вот так… – замполит мотнул головой, изображая майора, и сальные пряди соскользнули с макушки на лоб. – …И даже сказал, так сказать, «дурак».

– Про капитана Шутова сказал «дурак»?!

– Нет, про меня. Что я не на того указал. Но ситуацию мы, так сказать, обсудить не успели: майор Голубков по рации с начальством поговорил и немедленно отбыл.

Бойко выдохнул – медленно, выдавливая воздух скупыми порциями через сжатые губы.

– Что ж, майор Голубков был прав.

– Правда? – шепотом переспроси Родин и опять покосился на мертвого Деева.

– Да, – ответил майор тоже шепотом. – Ты действительно дурак, Родин.

А ведь он на секунду почти поверил, что замполит, этот пес помойный, этот стукач, и впрямь нарыл на особиста что-то серьезное. Но чудес не бывает. Кто копается в помойке – тот находит только объедки и мусор.

– Ты что думаешь, начальник следственной бригады головой бы помотал и уехал, если б в Лисьих Бродах вместо капитана СМЕРШ орудовал самозванец?!

– Но товарищ Голубков, вероятно, решил, что товарищ Шутов не в харчевне, а, так сказать, где-то еще, и что я по ошибке…

– Отставить! – бешено рявкнул Бойко.

Замполит причмокнул, будто заталкивая остаток фразы обратно в глотку, и дрожащей рукой распределил по влажной лысине волосы.

– У тебя, замполит, инстинкт не охотника, а стервятника. Капитан СМЕРШ Шутов тебе точно не по зубам. Я сначала думал, он крыса. Но нет. Он крупный, опасный хищник. А я – его дичь…

– Я вас, так сказать, не понял, товарищ майор…

– А не надо тебе, Родин, меня понимать. И больными фантазиями со мной делиться не надо. Будут факты – поговорим. А пока что сделай одолжение – отдохни.

– В каком смысле мне, так сказать, отдохнуть?

Гнев – не тот обжигающий, чистый, алый и яростный, какой бывает, когда на фронте смотришь в глаза врагу, – нет, гнев другой, полуостывший, мутный, лежалый, с гнильцой презрения, с приторной взесью гадливости, – этот давно разъедавший майора гнев привычно выплеснулся из живота в глотку. Но если раньше Бойко не давал ему выхода и, давясь, заглатывал снова – знал, что с такими вот замполитами нужно быть осторожным, не наживать себе среди чекистов врагов, – теперь, когда у него появился враг посерьезней, когда в затылок ему дышал крупный хищник, он с облегчением выпустил наконец из себя этот гнев вместе с надсадным криком: