Прогулочным шагом он пересек площадь и слился с тьмой, разлитой под аркой одного из особняков. Макс Кронин вышел из штаба последним – он, похоже, был пьян. Перебродивший запах водки и чифиря. Походка шаткая. Повезло.

Нарочно ступая громче обычного и двигаясь медленней, чем привык, чтобы быть и узнанным, и замеченным, Лама рванул из арки к зданию Русско-Азиатского банка и скрылся в провале выбитой двери.

Свет не нужен тому, кто рожден охотиться в темноте. Лама вынул из кармана куртки фарфоровую изящную склянку со спиртом, щедро плеснул на сейф, чиркнул спичкой. Дверца сейфа вспыхнула бледно-голубым пламенем. Гори, гори ясно.

Лама быстро отступил к выходу и прижался к колонне. Свет не нужен тому, кто сам становится тьмой… Через несколько секунд мимо него тяжело пробежал Максим Кронин, неуклюже шаря во тьме пистолетом и керосиновым фонарем. Застыл у объятого огнем сейфа. Сорвал с себя гимнастерку. Сработало.

Старейшины стаи ловко заговорили свои грязные лисьи сокровища. Тот, кто слаб, будет вожделеть их. Кто силен – охранять.

Максим Кронин сбил пламя, отшвырнул гимнастерку и принялся быстро вращать верньеры. Распахнул дверцу сейфа, посветил керосиновым фонарем, чтоб понять, все ли цело. Тускло светится грязное золото. Сияет хрусталь с рубиновым эликсиром. В глубине мерцает меч самурая. Человек, пошатываясь, рассматривает сокровища. Его спина беззащитна.

А у Ламы есть нож – и он может метнуть его в спину. Под лопатку слева – в то место, куда человек вонзил этот самый нож Ламе. У него есть нож, но он обещал господину, что не убьет человека. Так что он разворачивает нож острием к себе, и бесшумно подходит сзади, и коротко бьет человека в голову рукояткой. И когда тот сползает на пол, он пинает его ногой, поднимает упавший фонарь, забирает из сейфа пузырек с рубиновым эликсиром чан-шэн-яо и выходит.

Пусть не Лама, а кто-то другой прикасается к грязному золоту.

Пусть не Лама, а кто-то другой вгонит нож под лопатку лежащему человеку.

Пусть не Лама, а кто-то другой сегодня будет отмщен.

Лама сдернул кусок брезента и склонился над кузовом. Чуть поморщился. Он не любил запах падали. Хуань-е. Запах первой стадии перехода.

Он раскрыл хрустальный пузырек с эликсиром и трижды капнул рубиновым за коронки – туда, где у капитана СМЕРШ Шутова когда-то был рот.

Когда от падали резко запахло свернувшимся молоком, а обломки черепа засочились густой черной кровью, Лама вложил в изъеденные тлением руки штык-нож и керосиновый фонарь и шепнул:

– Сливаются в сердце твоем воды мертвые и живые. Встань и иди. Найди пролившего твою кровь по запаху его крови.