В ушах трещит и клокочет – как в неисправной армейской радиостанции со сбитой частотой; затылок ломит, мутит. На четвереньках шарю по полу в поисках гимнастерки – там в кармане должны быть спички – и замираю, так и не успев их найти: раздаются чьи-то шаги.

Они звучат неуверенно – как будто через фойе Русско-Азиатского банка, спотыкаясь и шаркая, ковыляет недавно выучившийся ходить огромный ребенок. Или разбитый ударом, подволакивающий ноги старик. Я отползаю обратно к сейфу, вынимаю «вальтер» и жду.

Какое-то время он бродит по фойе, чем-то глухо постукивая о стену. Как будто слепой, который двигается на ощупь. Потом заходит, наконец, в помещение с сейфом – а вместе с ним сюда проникают могильный запах и тусклый свет. В руке он держит керосиновый фонарь – похоже, тот самый, который я обронил. Он останавливается и подносит фонарь к лицу. Но у него нет лица.

Ну да, конечно. Я же так и не оплакал всех своих мертвых. «Сон Пяти Демонов» все еще действует. Плюс удар по голове, чифирь с водкой.

Я убираю пистолет и, словно паяц на сцене, отдаю призраку честь:

– Здравия желаю, товарищ Шутов! Мы ж сегодня уже встречались. Чем я снова обязан?

Осколок челюсти с присохшей землей и массивной металлической скобой чуть вздрагивает – как будто призрак хочет ответить. Из-под коронок тугими черными бисеринами проступает стылая кровь. И тут же слышится тихое шипение и стрекот из обломанной глотки – как будто в груди его ворочается змеиный клубок.

Он ставит фонарь на груду досок, когда-то бывших конторским столом и стульями, и, нетвердо ступая, идет ко мне.

Его тут нет. Если я к нему прикоснусь, я почувствую только сырость и холод. Если я пройду сквозь него, он исчезнет.

Я направляюсь к нему, привычно готовясь к секундному дуновению погреба при столкновении с его призрачной плотью. Но плоть не призрачная: я утыкаюсь в нее, зловонную и гнилую. И застываю, как парализованное животное. Он кладет мне на горло холодную, липкую руку. В другой руке он сжимает нож. Шипение нарастает. Когда столкнулся с хищником сильнее себя, замри и притворись мертвым, это древний инстинкт. Возможно, хищник не любит падаль и отойдет. Но если хищник сам мертв, непритворно и не первый день мертв, если твой кореш две недели назад на твоих глазах прострелил ему голову, а он тебя все равно нашел – тогда, наверное, притворяться мертвым нет смысла.

Я бью его в грудь – кулак влипает в разлагающуюся, скользкую кожу, под ребрами у него что-то чавкает и хрустит, – отпрыгиваю назад, выхватываю из кобуры пистолет и стреляю. Он чуть отшатывается, но не падает. Из раны в груди скупо сочится густая и темная, как чифирь, кровь. Наверное, это сон. Я пытаюсь проснуться. Я бью себя по щекам. Я стреляю снова и снова. Я расстреливаю все патроны и пячусь. Его раны почти что не кровоточат. Он идет на меня с ножом.